Анатолий Клещенко - Это случилось в тайге [сборник повестей]

От дома, постукивая деревяшкой по закаменевшей глине крутой тропинки, спустился Матвей Федорович. Привычным жестом выколачивая о деревяшку свою трубку, спросил брюзгливо:

— Чего надоть?

Человечек не обратил внимания на его тон. Он дождался, пока из кубрика появились еще трое, одетые в одинаковые коричневые брюки и куртки, скомандовал им:

— Начинайте выгружаться, друзья! Сколько можно задерживать катер? — И только тогда, приподняв соломенную шляпу, обратился к Матвею Федоровичу: — Хотим у вас обосноваться на месяц или на полтора. В пустом доме. По разрешению товарища… э… э… Мыльникова. Будем заниматься вопросами борьбы с кровососущими насекомыми, с вашего позволения…

— Хм… — сказал Матвей Федорович.

— Вы нам покажете, какой из домов можно занять?

— Вон тот, средний, в котором стекло выбито, — ответил вместо отца Генка. — Ну, да со стеклом придумаем что-нибудь. Хуже вот, что печка разломана.

— Ничего, мы морозоустойчивые! — закричали с катера звонким девичьим голосом. — Правда ведь, Михаил Венедиктович? Вообще — долой печки!

Петр, как показалось Генке, кинул неодобрительный взгляд в его сторону и, отпихнув с дороги обломок весла, пружинисто зашагал вверх по тропке. Матвей Федорович, вытянув перед собой негнущуюся деревяшку, уселся на некрашеный запасной бакен.

Кто-то невидимый за огромным ворохом белого полотна подошел к носу катера.

— Михаил Венедиктович, принимайте колокола!

Генка вытаращил глаза, а босоногий всплеснул руками, потом замахал ими, словно отталкивая предлагаемый ему сверток.

— Эля, не безобразничайте! Пусть Сергей Сергеевич, я не могу босиком лезть в воду, тут такое дно… — Он смешно запританцовывал, не сходя с плоского камня, на котором стоял.

— Я возьму, — успокоил его Генка и, забредя в воду, крикнул: — Давайте!

Белый ворох заколебался, начал клониться вниз, как огромный цветок на тонком коричневом стебельке.

— Держите?

— Держу, — подставил раскинутые руки Генка. Тогда ворох упал в них, распустился еще больше, лишая возможности видеть что-либо.

— Вот спасибо-то вам! — поблагодарили сверху.

Осторожно ощупывая ногами дорогу, Генка вышел на берег и приостановился, не зная, что делать дальше.

— Пожалуйста, не кладите на песок. На траву, пожалуйста, вон туда! — поучал тонкий голос Михаила Венедиктовича, и Генка про себя чертыхнулся: разве он видит, где песок, а где трава? Соображать надо, что не видит. Сделав наугад несколько шагов, опустил руки. К счастью, проклятые тряпки угадали именно на траву.

Трое в коричневом перетаскивали имущество на нос катера. Потом один из них, довольно легко спрыгнув в воду, помог перебраться на берег черноволосой девушке, и та объявила все еще стоявшему на камне босоногому:

— Михаил Венедиктович, ваших ботинок мы не нашли.

— Но ведь они были, Эля! — с возмущением ответил тот и снова затанцевал на камне. — Я же не могу без ботинок!

Генка не слушал его жалоб. Он украдкой рассматривал девушку, которая укладывала на берегу вещи, передаваемые с катера, а поднявшийся низовой ветерок мешал ей, упорно бросая в глаза прядь черных волос.

— С ящиками мне не справиться, — сказала оставшаяся на катере женщина. За ее спиной вырос рыжий парень в тельняшке — моторист; они вдвоем поставили на борт укрытый брезентом ящик. Высокий мужчина, принимавший вещи с палубы, растерянно посмотрел наверх, потом на Элю. Та медленно отвела снова упавшую на глаза прядь, словно бы ненароком посмотрела на Генку. И когда Генка, решительно отодвинув высокого, принял ящик на плечо и понёс к вещам на берегу, улыбнулась благодарно и чуть-чуть смущенно.

— Весу-то! — презрительно поднимая брови, на ходу бросил ей Генка и дернул плечом, отчего ящик заговорил тонкими стеклянными голосками.

— Осторожнее, не уроните! — испугалась Эля. — Там лаборатория!

Тогда Генка приостановился. Не опуская дьявольски тяжелого ящика, с нарочитым удивлением посмотрел на девушку: ха, неужели она думает, что Генка Дьяконов такой же хлипкий, как ее спутники? Да разве это возможно, чтобы он уронил какой-то несчастный ящик?

Колени подгибались и, казалось, начинали плавиться, но Генка заставил себя помедлить. Дав девушке осознать его силу, полюбоваться, спросил с покровительственной усмешкой:

— Можно поставить пока здесь? В дом после перетаскаем, выгрузить все надо сначала.

Через неделю Генке казалось, будто немногочисленный отряд Михаила Венедиктовича сто лет уже располагается здесь, а занятый экспедицией дом никогда и не пустовал. За неделю новые люди успели примелькаться, прижиться. Даже Петр Шкурихин, не любивший лишних глаз и ушей, сказал однажды Матвею Федоровичу:

— Ничего вроде попался народишко, не вредный.

— Вроде бы ничего, — согласился тот, прикидывая, сколько уже заработал на продаже молока новым соседям.

Михаил Венедиктович одарил все население поста защитными сетками и объяснил, что они пропитаны составами, отпугивающими насекомых. Названия у составов были — только язык ломать: гексамит, кюзол, диметилфталат, диэтилтилоамит. Матвей Федорович с сомнением посмотрел на доставшуюся ему, с ячеей, в которой не застрял бы и воробей, но сетку взял. Марья Григорьевна вдобавок выпросила еще целую бутылочку какого-то снадобья, чтобы мазать вымя корове, до крови объедаемое мошкой и паутами.

Единственное, чего потребовали паразитологи от бакенщиков, — это не заплывать на огороженные колышками участки в зарослях водяных трав. Каждый день, вне зависимости от погоды, сам Михаил Венедиктович и его ассистентка Вера Николаевна стоически забредали по грудь в воду — собирать в стеклянные баночки скользкие клочья водорослей. Баночки уносились в дом, более светлая комната которого называлась теперь лабораторией. Длинный и угловатый, похожий на сухую лиственницу Сергей Сергеевич, научный сотрудник института, командовал там микроскопами и священнодействовал над переплетенными в клеенку тетрадями.

Внизу, у воды почти, студентка-практикантка Эля Стесинская и Генка, с момента выгрузки незаметно для себя помогавший экспедиции в устройстве быта, установили те самые колокола, упоминание о которых при выгрузке вороха белого полотна заставило недоумевать бакенщиков. Обтянутые этим полотном трубчатые каркасы издали больше всего походили на каких-то безголовых великанов в белых до земли саванах.

— Колокола Манчевского, есть такой паразитолог в Ленинграде, — объяснила Эля, — нужны для определения количества насекомых, ну и… активности…

Девушка почему-то запнулась, и Генка решил, что для определения активности приходится забираться под белые колпаки голышом, позволяя комарам и мошке беспрепятственно кусать себя. Вечером он шутки ради высказал свои предположения Петру, и тот, замаслившимися глазами посмотрев на ближний из колоколов, словно умел видеть сквозь полотно, спросил: