Николай Сказбуш - Поселок на трассе

— Я сейчас… я сейчас выйду. — Говорила себе: «Спокойно, спокойно, спокойно…» Смущал пристальный взгляд Алексея.

— Ты почему молчишь?

— А что нам говорить? Ты с ним целовалась!

— Андрюшка-а! Глупый! Это же Алеша, Алексей Кудь.

— Ну и целуйся со своим Алешей. Выходит, правильно про тебя написали!

— Андрей!

— Все! Можешь с кем хочешь крутить, а наш сеанс уже открутили.

Увидела вдруг смявшееся свое новенькое платье, босые ноги, почему-то особенно бросились в глаза босые ноги. Она шаг за шагом отступала к своему дому. Хорошо, что Алексей ушел в хату.

Стол уже был накрыт, мать угощала гостя чем бог послал; Хома Пантелеймонович рад был пропустить по случаю, благодушно бросил дочери:

— Вон там в углу твои туфельки. Как новенькие!

— Спасибо, папа. Мама, я помогу вам на кухне…

Пыталась освежить лицо, вода в кувшине была теплая, раздражала. Матрена Васильевна сказала ей тихо:

— В кино не пойдешь?

— Какое ж теперь кино, мама?

Андрей вернулся поздним вечером; Вера Павловна, продолжая проверять тетради, терпеливо ждала, когда сын заговорит, станет взахлеб пересказывать содержание фильма — мирово, здорово, клево или небрежно обронит: «нормально».

Андрей молча неловко развязал модный галстук, снял рубаху, неаккуратно сложил, спрятал в шкаф, побродил по комнате, выглянул на балкон, вернулся, полез в шкаф и заново, уже старательно, сложил рубаху.

— Почему ты всегда права? — подошел он к Вере Павловне. — Всегда права. Ну хоть бы раз когда-нибудь ошиблась, для разнообразия.

Ночью Люба думала о том, как встретятся они с Андреем в классе; она не пошла бы в школу, однако нужно было исправить отметку по математике. Она подготовилась хорошо, с помощью Андрея… Никогда раньше Люба не думала, что между ней и Андреем может возникнуть неприязнь, оборваться дружба.

Андрея в школе не было.

Вера Павловна вошла в класс, как всегда, торжественная, праздничная. Люба сидела потупясь, но сквозь опущенные ресницы видела руки учительницы, когда она проходила от двери к столу, раскрывала журнал, как терялась в этих движениях праздничность, руки становились неспокойными.

— Я не вижу Андрея Корниенко! Почему нет Корниенко в классе? — спросила учительница.

Ребята молчали. Только Жорка Цибулькин подскочил:

— Разрешите, я выясню?

Жорка готов был выяснять любые вопросы, лишь бы вырваться из класса.

— Ступай к доске, попытаемся выяснить, чему равняется синус суммы двух углов.

На переменке Вера Павловна остановила Любу Крутояр:

— Что у вас происходит? Что означает отсутствие Андрея?

— Откуда мне знать, Вера Павловна! — не поднимая головы, ответила Люба. Потом вскинула голову, в глазах ее — обида и горечь, еще мгновение, и брызнут слезы.

Вера Павловна отвела взгляд. Надо было поговорить с Любой. И не смогла, растерялась. А когда овладела собой, Люба уже затерялась в потоке ребят.

После переменки выпало «окно», Вера Павловна наведалась домой.

— Мама? — не оглядываясь, узнал ее шаги Андрей.

— Почему дверь не заперта? Почему дома сидишь? Почему не в школе?

— Ого! Сразу три почему? — Андрей продолжал возиться с аквариумом, крохотным сачком вылавливать рыбок, пересаживал в банки с водой.

— Ты чем занят в учебное время!

— Мама, я не люблю, когда ты расстраиваешься. — Андрей пересадил в банку последнюю, самую ослепительную рыбку. Она сразу распустила искрящиеся плавники и поплыла.

— Я хочу знать, что происходит, Андрей. Вы поссорились с Любой?

— Разошлись, как в море корабли.

— Что это значит?

— Мама, у тебя урок скоро. Разве можно говорить о таких вещах на ходу?

— А если я вижу тебя только на уроках и между уроками?

— Интересно получается, мама! Тебя пугало, что я гулял с Любой…

— Гулял! Выражение…

— А что? Нормальное поселковое выражение. О Любе говорят, что она гуляла со мной.

«Говорят или написали?..» — мелькнуло в голове Веры Павловны. «Прочел или не прочел письмо»?

— А теперь я с Любой не гуляю. И ты опять тревожишься!

— Я не только о тебе тревожусь, представь. Ты мужичишко крепенький. Не пропадешь. День-другой поскулишь, а там обойдется. А девчонка? У нее и без того жизнь несладкая.

На плите что-то зашумело, зашипело…

— Нахозяйничал! — бросилась на кухню Вера Павловна. Слышно было, как подхватывала, передвигала кастрюли. — Так вот, дорогой мой, — вернулась она в комнату, — когда ты был малышом, играл во дворе или оставался в детском садике, я постоянно тревожилась: как бы моего Андрюшеньку не обидели, не причинили ему боль. Он же совсем маленький, мой Андрюшенька, слабенький, беззащитный. А теперь я еще и о том думаю, как бы он, Андрюшенька, кого-нибудь не обидел… Я тревожусь, очень тревожусь, Андрей!

— А я сказал — порядок. Ничего не произошло и не произойдет. Завтра, как часы — в школу. Буду примерно-показательным. И директор, сам директор, или даже заврайоно пожмет твою честную руку и скажет спасибо.

Еще в начальных классах Ивана Бережного прозвали Башковитым: так и осталось за ним это прозвище, не только среди ребят, но и в кругу учителей. Ничто происходящее в школе, в жизни ребят не ускользало от внимательного, спокойного взгляда Башковитого. Он выглядел старше своих лет и держался солидно, хотя был почти на год младше одноклассников. С ним считались, советовались, мальчишки поверяли тайны; девочки приставали, дразнили, разыгрывали, но в походах и на прогулках чувствовали себя уверенней, если рядом был Башковитый.

— Ты что невеселый? — подошел он в школе к Андрею Корниенко.

— Веселья на всех не хватает.

Уже дома вспомнился Ивану этот разговор, посидел над учебником, прихватил тетрадку и отправился к Андрею решать задачку по физике. Вера Павловна ушла в общежитие читать лекцию о морали и нравственности. Андрей лежал на диване.

— Ты что? — подсел к другу Бережной.

— Смотрю на золотых рыбок. Закинуть невод или не закинуть, думаю.

— Трепня. А по сути?

— По сути? — вскочил Андрей. — Ладно, подойдем к моему океану. — Он потащил Ивана к аквариуму. — Ну-ка, смотри. Смотри-смотри! Можешь определить, которая из них всемогущая, а которая тихо живущая? Которая живая, а которая на транзисторах, на тригерах?

— Не морочь голову, — обиделся Иван.

— А я серьезно. Смотри! Вот оранжевая, быстрая, огневая на всем ходу. Видал — броски? Повороты? Виражи? Жизнь? А вот темная, вялая, недвижимая, застыла, смотрит глазами черными. Где жизнь? Которая из них живая, а которая электронная, на кремниевом кристалле?

— Брось дурака валять. Ты что, с температурой?

— Ну ладно, на другом языке заговорим, если электроника не по профилю. Скажи, у которой цепочка сложней, точней, избирательней работает? Где высший класс?