Ходжанепес Меляев - Беркуты Каракумов [романы, повести]

Но смеяться не хотелось. Керим понимал, что не то сейчас время, чтобы о желудке заботиться, как бы он ни напоминал о себе. Глаза всех новобранцев были заняты только оружием, уши — сводками Совинформбюро, а мысли бились единственным желанием: поскорее на фронт. Что там, на фронте, никто, конечно, не знал и толком не представлял, но все рвались туда. Встречались, понятно, и ловкачи, норовящие за чужим горбом отсидеться где-нибудь в каптерке ОВС [12] ОВС — здесь — склад обозно-вещевого снабжения. , но таких были считанные единицы; Керим их даже презирать не умел, он их попросту не замечал.

Месяц пролетел как один день. Новобранцев распределили по подразделениям, располагающимся ближе к фронту. Кое-кому повезло — попали прямо в маршевые роты, а Керима направили в БАО [13] БАО — батальон аэродромного обслуживания. . Название поначалу казалось загадочным, а после выяснилось, что это просто-напросто самолеты обслуживать надо — охранять их, чистить, грузить. Интересного, в общем, мало, хотя и скучать не приходилось. На фронт бы, на фронт!

Вскоре, однако, Керим понял, что и в БАО — не на званом тое. Обнаружил их самолет-разведчик противника, за ним бомбардировщики, налетели, и Керим ощутимо почувствовал, что такое боевая обстановка. Долго очухаться не мог. Но ко всему человек приспосабливается — притерпелись и к бомбежкам. Их, кстати, не так уж много было. А когда полк обосновался в лесу, налеты и вовсе прекратились.

Кериму очень хотелось получить настоящую военную специальность. Однако он не отлынивал и от своих обязанностей, дважды повторять ему ничего не приходилось, чем и глянулся всему летному составу полка.

Особенно симпатизировал Кериму сержант Назар Быстров — парень с лицом, похожим на яйцо стрепета, настолько оно было веснушчатым. Он постоянно выспрашивал о Туркмении, о Каракумах, и Керим с радостью предавался воспоминаниям вслух, а когда речь заходила о деде или жене, он сразу сникал, и Назару приходилось подбадривать его.

Однажды шли стрелковые занятия. Керим установил мишени и возвратился к самолету, откуда стрелок-радист должен был вести огонь.

— Мой дед из хырли за пятьдесят шагов точно в горлышко бутылки попадает, — заметил он как бы между прочим.

— Иди ты! — удивился Назар. — За пятьдесят шагов? А что такое «хырли»? На «шкас» [14] "Шкас" — крупнокалиберный скорострельный авиационный пулемет. оно похоже?

— Хырли — это самодельное нарезное ружье, — пояснил Керим, — а «шкас»?

— Пулемет, — лаконично ответил Быстров и поинтересовался: — Откуда твой дед бутылочные горлышки берет? Зашибает, что ли? — и выразительно пощелкал по горлу.

— Что ты! — обиделся за деда Керим. — Он охотник, по всех Каракумах известен, он только гок-чай пьет да чал.

— Ча-ал?

— Ну да, это верблюжье молоко, особым способом приготовленное. Вроде простокваши.

— А тебя дед стрелять не научил, случаем?

— Научил.

— Может, из пулемета попробуешь?

Глаза у Керима загорелись — не зря он затеял этот разговор.

— А можно?

— Будем считать, что можно, — подбодрил его Быстров.

Керим, не заставляя себя долго просить, устроился на сиденье стрелка-радиста, пристегнулся по инструкции, которую знал назубок, к пулеметной турели. Быстров стал рядом, пояснил:

— У стрелка-радиста не два, а четыре глаза должно быть: вперед смотри, назад, по сторонам. В воздухе знаешь как? Кто первый врага заметил, тот уже половину победы себе обеспечил. А когда по «мессеру» стреляешь, один глаз у тебя на прицеле, а другой — вокруг все видит.

— Это только у хамелеона глаза в разные стороны крутятся! — засмеялся стоящий рядом ефрейтор Самойленко. — Теоретик из тебя неважный, сержант.

— Ничего, — сказал Быстров, — теория теорией, а практика практикой. Главное, чтобы в душе злость к врагу была, остальное приложится. Давай, Керим, показывай свое мастерство!

Пулемет зататакал, забился в руках Керима. Пунктир трассирующих пуль потянулся к мишени.

— Молодец! — одобрил Назар. — Вижу, научил тебя дед кое-чему. Не хотел бы я быть «мессером», попавшим в перекрестье твоего прицела. Рука твердая, глаз точный… Товарищ лейтенант, разрешите обратиться! — К ним подходил руководитель стрельб. — Рядовой Атабеков поразил все цели, а стреляет он в первый раз.

— Видел его стрельбу, — кивнул старший лейтенант, которого Быстров фамильярно назвал просто лейтенантом. — А ну-ка сам покажи класс!

Быстров показал. Он вертел турель так быстро, словно со всех сторон атаковали его вражеские самолеты, и стрелял без промаха.

— Молодец! Желаю и на фронте таких успехов, — сказал старший лейтенант.

Назар быстро спрыгнул на землю.

— Разрешите, товарищ старший лейтенант?

— Да? — приостановился тот.

— В полку не хватает стрелков-радистов…

— Ну и?..

— Может, подучить этому делу Атабекова? С радиоделом он знаком, еще в школе посещал радиокружок.

«Откуда это ему известно? — удивился Керим. — Я ведь об этом только Самойленко однажды намекнул…»

— Что ж, тебе и карты в руки, сержант, бери над ним шефство, коли ты такой проворный, — согласился старший лейтенант и зашагал к другому самолету, с которого тоже вели огонь по мишеням.

Этот день был поворотным в военной судьбе Керима, и он не раз вспоминал Атабек-агу: «Правильно говорил дедушка: воин обязан быть воином, а не помощником, воина, у мужчины должно быть лицо мужчины».

Разборка и сборка пулемета с закрытыми глазами (это в полку считалось особым шиком), стрельбы, прыжки с парашютом — дел было по горло. Расспросами он не давал покоя Быстрову, тот даже ворчать начал, что не было, мол, у бабки горя, так купила порося. А у Керима одна мечта: фронт.

С того дня как написал второе письмо, где похвалился, что изучает боевую технику, он писать перестал. Страшно переживал, получая письма от Акгуль, так хотелось ответить, но что ответишь? Другие воюют, а он только изучает? Да тот же Атабек-ага скажет: «Видно, плохо я учил тебя стрелять, внук, если так долго доучивают, на фронт не пускают. Порочишь ты, парень, честь мою». И ничего на это не возразишь, потому что не словами возражать надо, а делом. Дела же попробуй дождись!

Каждый раз с нетерпением ждал Керим возвращения Назара с боевого вылета. Не успевал тот сойти с самолета и расстегнуть комбинезон, как Керим приступал к нему с расспросами.

Осень полностью вступила в свои права. Задувающий с севера ветерок по вечерам пронизывал до костей. У берез сразу пожухла и облетела листва, до рассвета уныло посвистывало в обнаженных ветвях, не за горами был приход зимы.

Полк готовился к очередному боевому заданию. В накрытые маскировочными сетями и еловыми ветками самолеты стали грузить горючее и боеприпасы. Керим работал в подземном хранилище, помогая грузить бомбы на автомашину. Бомбы были тяжелые, стокилограммовые, и с каждой из них рессоры машины проседали все ниже. «Совсем на дыню „вахарман“ похожи, — неизвестно по какой ассоциации подумал Керим, — разве что побольше раза в четыре-пять. Вот бы у нас в колхозе такую дыньку вырастить — сразу на сельскохозяйственную выставку попала бы!»