Светлана Гырылова - Босая в зеркале. Помилуйте посмертно! [Роман-дилогия]

Лишь изредка среди лета, бывало, посчастливится нарвать черемухи да сходить в кино или случайно прочесть книгу «Принц и нищий»…

Хотя я давно уже потеряла веру во всякие чудеса на свете, но при воспоминании о волшебной Чудо-змее с коралловыми рогами, приснившейся мне в семь лет, иногда в душе нет-нет да шевельнется тихая странная радость, ласковым дуновением прикоснется сладкая неземная тоска, будто Чудо-змея наяву пролетела над моим детством и лишь по мановению капризницы-судьбы навсегда сгинула за горизонтом, обронив свои коралловые рога.

Иногда, в лучшие минуты озарения, вижу я, как парят волшебные коралловые рога в правом почетном углу сверхскромной квартиры, где нет никаких вещей.

Пожалуй, я единственная из бурят, живущая вечным ожиданием Чудо-змеи с коралловыми рогами. Значит, недаром оно существует, старинное бурятское поверье.

Из самых диких жеребят выходят наилучшие лошади, только бы их как следует воспитать и выездить.

Плутарх

Шестнадцать лет — будто тугую стрелу пустили в синее небо и над тобою горят три солнца!

Родители купили черного коня — Ураганчика. Шерсть его приглажена волосок к волоску, блестит, как полированная, а грива и хвост словно дегтем просмолены.

Конь вздыбливается, рубит копытами землю — пыль взлетает столбом, кажется, вот-вот он порвет поводья или сбросит коновязь.

«Промчаться бы вихрем на Ураганчике, бросив позади, в густой пыли, всех мужчин!» — мечтает Алтан Гэрэл.

Отец ее, потомственный конюх, месяцами бьется с Ураганчиком, называет его бешеным, стегает кнутом, а конь еще пуще звереет от этого и готов скинуть с себя седло!

Дедушка Сандуй каждый день пророчит отцу Алтан Гэрэл, что он доскачется на жутком диком жеребце, сломает себе хребет.

— Хребет! Хребет! — дразнит деда Алтан Гэрэл.

— А ты бы на нем нос сломала себе! — язвит дед.

Когда отец совсем потерял надежду объездить Ураганчика, конь впервые поскакал нормально, не сбросил его.

Распознав волю и вес наездника. Ураганчик немало был удивлен — поскачет и остановится, диковато косясь на седока, как на диковинный нарост на своей спине, по которой только что гулял чудесный ветерок.

Разве природа создала прекрасные спины лошадей для того, чтобы оседлал их человек?

Алтан Гэрэл впервые взобралась на Ураганчика и вдруг ощутила свои руки, ноги, спину, маленький холодный свой нос, свое стесненное дыхание — все в ней было женским, тайным, и Алтан Гэрэл впервые почувствовала особенный женский страх за себя.

Так, наверно, страшно было бы водителю на машине без тормозов. Алтан Гэрэл Ураганчиком не правила: он хоть и дикарь, но не наскочит на забор, а люди издали его сторонятся. Ведь кроме ее отца, коневода, никто еще не отважился ступить ногою в стремя Ураганчика.

«Мой конь, моя черная бестия! Вихрем промчи меня, женщину, наследницу славных наездников. Мужчины чванливы… Если каждый из них удержался бы в седле даже заезженной клячи… было бы для нас больше женихов!»— так пелось-заклиналось в душе юной Алтан Гэрэл.

Девушке конь казался шелковым: хочешь — скачи галопом, расхотела — на рысь переходи, а то и шагом ступай.

Скачет Алтан Гэрэл не нарадуется, скачет по горам и степи, скачет по самым пыльным дорогам.

Но вдруг Ураганчик галопом метнулся на кручу и сиганул оттуда в овраг! Сердце девушки покатилось… «Погибли оба!» — мелькнуло в уме.

Взлетный толчок, как с трамплина на лыжах, и Алтан Гэрэл с Ураганчиком приземлились невредимыми. А скакун после своей опасной шутки вновь понесся безудержным галопом как ни в чем не бывало.

Только звонкий цокот копыт раздавался вокруг и в груди девушки клокотала необъятная радость.

Сын председателя колхоза Саша Жаргалов приехал на летние каникулы. Алтан Гэрэл издали видела высокого сутулого парня, одетого по последней улан-удэнской моде.

Ходит в темных очках, гладкие блестящие черные волосы подстрижены спереди челкою, сзади — лесенкою, на чистом безвольном лице ни единой морщинки, ленивые усы обрамляют губы.

— Давно хотел познакомиться со звездою колхозного конного спорта. Саша — студент пятого курса филфака, рост сто восемьдесят, вес семьдесят два, очки минус четыре, рубаха-парень и холост, — представился он на чистейшем русском языке с артистизмом и обаянием баловня судьбы.

— Может ли вареная рыба стать морским разбойником? — в тон ему спросила Алтан Гэрэл на русском, и у нее часто-часто забилось сердце, ища выхода из груди. Девочка была на бесконечных шесть лет моложе и боялась сразу же разонравиться.

— Браво, крошка! Один — ноль в вашу пользу! — Саша засмеялся и поднял руки вверх.

— А вы не могли бы отрастить усы против шерсти — концами вверх?! — Алтан Гэрэл прыснула от смеха, закручивая гибкими пальцами в воздухе воображаемые усы.

— Ах, чтобы угодить какой-нибудь маленькой амазонке… готов станцевать краковяк на темечке! — И Саша завихлял всем долговязым телом.

— А вы всегда такой комик? — смутилась Алтан Гэрэл. Ей стало весело, тревожно, досадно и вольготно.

— Комик не комик, а вот закрючит за жабры какая-нибудь маленькая амазонка — и будешь ей податливым, добрым мужем. — Он великодушно вздохнул. Саше нравилось морочить голову незнакомой девочке. — Правда, я парень феминизированный и балдежный…

— Надежно балдежный молодожен — Балда Балданович? — вырвалось у Алтан Гэрэл и разлилось в синем воздухе.

— Да ты, детка, ядовита! Ну, хватит мне малышей дразнить. Чао, крошка, подрастай! — Он расплылся в обильной улыбке, небрежно помахал ей рукою и пошел, нарочно выписывая ногами пьяные кренделя.

Алтан Гэрэл рассердилась и сразу возненавидела его. Сын железного председателя колхоза — шалопай Сашка Жаргалов разрушал идеал мужчины в воображении юной Алтан Гэрэл.

На земле брезжит белесый молочный рассвет. Звезды текут, тают по сизому небосклону, словно усталые слезы. Месяц серебряным завитком повис на его пологом, седом виске.

Сонная Алтан Гэрэл с трудом доит сонных коров, и по рукам нежным сонно струится теплое ночное молоко, целует, щекочет ей руки.

В мире еще так рано, заспанные коровы идут качаясь и, выйдя за ворота, тут же плюхаются на свежую сонную землю, шумно вздохнув, закрывают свои коровьи добрые, бессмысленные глаза, в которых застыл вечный жвачный покой.

Спать, спать, спать до прихода шумного пастуха-самодура. Он и вечером остервенело гонит их с огромными нагруженными животярами, полным молочища выменем. Вот-вот брызнет густое теплое молоко от тяжелого, неуклюжего, колыхающегося бега. Смотреть-то неловко на коровий бег этих молоковозов. А пастух-самодур рад стараться, словно геройство какое нашел, погоняя несчастных коров свистящим бичом!