Маруша Кресе - Страшно ли мне?

Еще раз прошу его не делать этого.

«Кто-нибудь видел, как ты входил?»

Ему страшно.

«Послушай, поехали со мной. Утром отвезу тебя в суд. Признаешься в том, что тебе известно, что неизвестно, получишь несколько лет. Несколько лет».

«Меня растерзают, как только я там покажусь».

«Кто?»

«Эти твои, красные. Все так говорят».

«Спорим, что это не так?»

Он думает, что я шучу. Люди рассказывают друг другу страшные вещи. Я знаю, что англичане всех, кто переходит границу, отправляют назад [15] См. примечание на стр. 76: Имеются в виду события мая 1945 г., ставшие впоследствии известными как Блайбургская бойня. . Действительно, всех? Не имею понятия. Как мне убедить человека, чтобы тот сам не делал шаг в неизвестность и не вовлекал в это множество ни чем не повинных людей. Неповинных? Не знаю. Только не надо опять крови, еще больше крови. «Еще стаканчик?»

«Хорошее вино».

«Мое, домашнее».

Он встает и наливает мне вина.

«Подождешь меня?»

Я киваю.

Священник зовет кухарку и велит ей уложить в маленький чемодан самое необходимое. Кухарка голосит.

«Господин, я не могу. Господин, и я с вами».

Женщина краем фартука утирает глаза.

«Что я скажу вашим прихожанам», — причитает она.

«Скажи им, чтобы не пускались в бега. Скажи им, пусть ждут от меня вестей. Вот он передаст».

Он поворачивается ко мне.

«Ты ведь передашь».

Я киваю.

Священник сидит на заднем сиденье. Машет плачущей кухарке и скулящему псу.

«Всегда был со мной. Мой верный Руно».

«Скоро ты снова его увидишь».

Тоне ведет машину и молчит.

Я получила матрас. Я получила комнату. Вот радость. Комнату в самом центре города. Ольге, Кате и мне, наконец, дали комнату. Ключа от нее мы не получили, потому что человек, который довез нас до нового места жительства, сказал, что так или иначе все наше.

«Но никаких мужских визитов», — строго нам наказал.

Угу.

«До войны я спала с братьями в одной комнате. Потом… Да что там, известно, что было потом», — я чуть не плачу от счастья.

«Анчка прислала нам капусту и картошку. Брат привез».

«Как она?»

«Брат сказал, что устроилась, собирается замуж и ждет нас. Будущий муж, вроде, ничего. Они решили жить в деревне и вести хозяйство».

Анчка, храбрая Анчка. Все отступают, а она кричит: «В атаку!» Анчка, преподававшая в партшколе. Будет вести хозяйство. Наверное, это разумно, размышляю я. Она справится? С картошкой, с курами, с морковкой, с коровой.

Мы сидим за столом и едим суп с капустой и картошкой. Суп, который я научилась готовить у бабушки, той, что похоронила так много детей, той, что всегда скрывала свое горе, той, что научила меня читать. Может быть, она сейчас на нас смотрит. Хорошо бы. Немного тепла, посланного с небес, нам бы не помешало.

«Если бы я верила в Бога, то подумала бы, что мы сейчас в раю», — говорит Ольга.

«Да уж, рай, — откликается Катя. — Наш рай на земле. Сегодня видела Злату и Штефку. Они несли какие-то свертки, а когда я спросила, что у них там, куда несут, где взяли, то обе смутились».

«Мы торопимся», — сказали и убежали.

«Видела я их. Не знаю, о чем речь».

«Как не знаешь, — резко произносит Ольга. — Ты же знаешь, с кем они спутались, теперь у обеих пропуск в спецмагазин».

«Спецмагазин?»

Раскрываю от удивления рот.

«Ты когда-нибудь поумнеешь? Ты такая наивная, и это после всего, что мы пережили».

Ольга постоянно надо мной подшучивает.

Раздается стук в дверь. Милан с широкой улыбкой и бутылкой вина.

«Девчонки, мы победили. Победили на выборах. Народный фронт».

И, правда, рай, думаю я. Опять победа. И забываю о спецмагазине.

Голова раскалывается. Нога, которой у меня нет, болит. Из Красного Креста сообщили, что следы отца теряются где-то в Бразилии, в джунглях Амазонки. Это сегодня.

А вчера? Вчера мы до смерти напились. Мы победили, и теперь мы хозяева. Каждый из живущих в замке притащил припрятанные запасы сливовицы, вина, удивительных домашних наливок. И теперь у меня в желудке все переворачивается. Никогда, никогда больше не буду пить.

Утром меня разбудил громкий стук в дверь. Я вскочил, забыл, что ноги нет, и бросился искать пистолет.

«Где я? Кто там?»

«Почта, просто почта. Красный Крест».

У меня тряслись руки, когда я вскрывал письмо.

Отец. Та воображаемая безопасность, что сопровождала меня все эти годы. Наверняка они ошиблись. Пойду в Красный Крест и попрошу продолжить поиски. Они не должны отказать. Матери не скажу. Сестрам и брату тоже. Отец жив. Я знаю, что жив. Немного еще подожду, а потом сам поеду.

Сегодня не встану с постели. Предположим, я без ноги, а жизнь сама по себе такая скверная штука. Такая, без фантазий. Жизнь с тысячей желаний, а я не должен и не могу их иметь.

Сегодня я взбунтовалась.

«Тебя опять к телефону, возьми трубку», — в комнату входит секретарша.

«Тебя опять к телефону, возьми трубку», — передразниваю ее я.

«Что это с тобой?» — спрашивает Станка, сидящая за соседним столом.

«Тебя к телефону, возьми трубку», — ворчу.

Захожу в кабинет к Цирилу, теперь моему начальнику.

«Ты с ума сошел, — обрываю его на полуслове, узнав, каково мое новое задание. — Допрашивать? Я? Совершенно исключено».

«Ты должна. Это люди из твоих краев. Ты их, в основном, знаешь».

Смотрит на меня с ехидцей. Я и сама так умею.

«Слушай, я не могу. Правда, не могу. Мое комиссарство до сих пор меня преследует. Многие считают, что я была сурова. Сурова, резка? Не хватало еще, чтобы кто-нибудь сказал, что я к тому же была кровожадной. Кровавой. Быть решительной, когда ты сама нерешительна, отдавать приказы, когда вот-вот расплачешься от страха и отчаяния, обещать людям, находящимся в самом пекле, обещать безопасность, сулить умирающим надежду на светлую жизнь. А теперь еще и допрашивать? Допрашивать, выносить приговоры. Людям, о которых я ничего не знаю, не знаю даже, почему они приняли то решение, которое приняли. Напуганные люди. Не хочу, чтобы их судьба вновь оказалась в моих руках».

«Ты должна, — упрямо настаивает Цирил. — Ты же была у нас одной из лучших. Ты же сейчас не отступишь».

«Одна из лучших у вас? К черту! Ведь ты знаешь, и всегда знал, что я хочу учиться, хочу выйти замуж и иметь детей. Хотела бы жить и избавиться от смрада смерти. А ты нет?»

Цирил молчит.

Я жду. Долго жду. Ответа нет.

«Думаю, вам давно пора озаботиться просвещением населения. Ведь мы все одичали, а сколько еще людей, едва умеющих читать и писать. Мы только стрелять и убивать умеем. И никто из нас уже не использует свои мозги по назначению».

Закутавшись в китель, сижу на скамейке у пруда. Жду солнца, и мне все равно, что будет, что меня ждет. Правда. Все равно. В конце концов, могу поехать к Анчке. Или к нему. Сегодня он не позвонил. Мне его не хватает.