Маруша Кресе - Страшно ли мне?

Это Марко! И косовские албанцы тоже, и… Это все устроил Марко. Вчера или сегодня? Или планировал на завтра?

Дома она уже собрала вещи.

«Ты куда?»

«В Белград. К Марии. Она сейчас одна. Она моя подруга. Мне все равно, что сделал или чего не делал Марко. Об этом потом».

Я не возражаю. Просто киваю.

«Будь осторожна».

Этот гневный огонь в ее глазах. Она едет к подруге. К подруге, которой нужно тепло. Этого теперь почти не осталось в нашей жизни. Мгновения, когда ты кому-то нужен, а кто-то нужен тебе. Без партии, без революции, без истории, без расчета. И не важно, что случилось.

Она звонит из Белграда, все в порядке, скоро вернется, а я задаю себе вопрос, уж не пришло ли время нового Голого Острова. Опять многих отправят в отставку. Не хочу, думать какие последствия нас ожидают из-за ее поездки в неизвестность. Скорее всего, ожидают. Кто бы знал, что происходит.

Такое случилось впервые. Со мной и моими братьями. Мы напились. Один получил звание генерала, второго в его возрасте уже отправили в отставку, а третий женился.

«В жизни не видел, чтобы ты так веселилась».

«А мы раньше никогда все вместе так и не сидели».

Тот маленький домик у вокзала, который мы с таким трудом выстроили, отец, вечно в дурном настроении, и терпеливая мама. Бессонные ночи из-за учебы и мои угрызения совести из-за того, что мама тяжко трудится. Приходя из школы, я бросалась ей помогать. Я должна была. И все время отлавливала этих мальчишек, чтобы и они тоже были на подхвате.

Знаем ли мы друг друга?

Войну мы пережили. Мы никогда не сказали, что мы все друг друга любим. Мы этого не умеем.

«А она?»

«Она меня не любит».

«А сам ты когда-нибудь дал ей понять, что любишь ее?»

Молчит.

«А твоя?»

«Моя меня любит».

Поддразниваем и передразниваем друг друга. Вспоминаем, как в детстве отец нас наказывал, а мать утешала. Нищету и маминого отца, который был портным и не признавал швейную машинку. Поэтому у него было мало заказов. А мы были счастливы, потому что у него оставалось больше времени для нас. Его рассказы и мечты о путешествиях. Поэтому один из нас стал моряком, но на военном корабле, и поэтому ему нельзя плавать за границу. Ни одному из братьев, которым пришлось остаться в армии, нельзя заграницу. Поэтому лучше я не буду ничего говорить им о Риме, Лондоне, Амстердаме. О Венеции. Их все время посылают в какие-то другие места. Македония, Сербия, Босния. И только тот, что служит во флоте, по-настоящему счастлив.

А я? В последнее время все время нервничаю. Слишком много на себя взвалила? Изменяю себе? Он и дети. И работа. И все эти бесконечные перемены в нашей стране. Постепенно забывается, чего мы тогда, сразу после освобождения, на самом деле хотели. Я живу, пересиливая ком в горле. С ним все труднее. Он уже не может сам подняться по лестнице. Ведь он меня предупреждал, что с ним будет тяжело. А я же долго и упорно убеждала, что не будет. Я сама себе затыкаю рот тогда, когда хочется закричать. Тогда, когда чувствую себя в ловушке, тогда, когда хочу, чтобы все это прекратилось, чтобы боль прошла. Но все равно только рядом с ним чувствую себя в безопасности, и больше нигде.

Братья поют, хотя у нас в семье медведь наступил на ухо всем и каждому.

Смотрю на них. Нельзя допустить, чтобы в следующий раз мы опять встретились на кладбище.

«От тебя тоже так несет, когда ты путешествуешь автостопом?» — спрашивает мама после того, как те, кого мы подвозили, выходят из машины.

Я ведь знала, что что-то меняется. Уже то удивительно, что она вообще мне разрешила путешествовать автостопом. Удивительно, что поняла мою жажду нового, неизведанного. Музеи, картинные галереи, новые места, большие города. Другие люди. Краски. Запахи. Как можно дальше от Любляны. Дальше От безопасности и известного неуюта. Ночевки в парках, на вокзалах и иногда в какой-нибудь духовной коммуне. Порой мне кажется, что там, за границей, луна и звезды — и те другие. Я жажду всего. Как тогда, в школе, когда у меня все время под партой были книги, и я читаю, читаю. В старших классах я вообще уже не знала, что в школе происходит. Только книги и мечты. Читала даже на ходу, идя из дома в школу.

«По-моему; не несет», — отвечаю маме, но не признаюсь, как же хорошо возвращаться домой, особенно в дом на море. В безопасность из свободной кочевой жизни. Выспаться и часами плавать в море. Не признаюсь, как я люблю ее клецки. Особенно из гречневой муки. И не скажу ей, что все еще жду; когда папа выполнит свое давнее обещание, что, когда я вырасту, мы с ним поедем в Южную Америку. По следам его отца. Все думаю, как бы ему об этом напомнить и сказать, что я уже выросла.

«Вы точно знаете, что эта река впадает в море?» — спрашиваю, стоя на мосту в центре города.

Кто-то принес «Капитал» Маркса и Энгельса. Мы вырываем из него страницы, складываем бумажные кораблики и пускаем по реке. Мы счастливы. Отчего — не знаю. Нам и в голову не приходит, что за подобное нас запросто могут замести.

«Оборванка», — всегда говорит мне мама, когда я ухожу из дома.

«Посмотри, на кого ты похожа!»

И, правда, смотрюсь в зеркало. Грубая веревка вместо ремня. У меня длинные волосы, и я думаю, что я прекрасна.

«На такой веревке я когда-то тянул коров на выгон», — насупившись, замечает отец.

«Вы оба, в каком веке живете?» — с этими словами захлопываю входную дверь.

Эти двое когда-нибудь поймут жизнь? Так, как я понимаю. Так, как тот мой индус, с которым мы ночью гуляли по Лондону. Оба без денег. Мне билет на подземку не на что было купить, не говоря уже о чашке чая. Вот мы с ним и гуляли по паркам, тем, которые не запирают на ночь, и разговаривали. Обо всем на свете. О святости, о звездах на небе, о чудесах, которые, якобы, только в его стране самые настоящие. В стране, где люди могут жить, питаясь только воздухом. Там, где мир — одна большая сказка. Вот почему я украла в книжном магазине «Автобиографию йога» [25] «Автобиография йога» (Autobiography of a Yogi, 1946) — книга, Парамаханса Йогананды (1893–1952). и выучила ее почти наизусть. Индуса я больше никогда не видела. И, честно говоря, не хотела, потому что он начал спрашивать, не лесбиянка ли я. А к моменту следующей назначенной встречи я была уже в Австралии.

Но об этом я бы с удовольствием забыла. Об этом путешествии. Хочу забыть, но не могу. Эмигранты. Одни эмигранты. Полный самолет эмигрантов. Плачущие дети, бледные матери, хмурые лица.

«Мы продали те крохи, что имели, и оплатили дорогу в лучшую жизнь».

«Дети. Мы едем ради детей. Они заслуживают большего, чем то, что у нас было до сих пор».

«Я работал день и ночь. Все впустую».

«Мы продали корову и купили фотоаппарат».

Где бы мы ни приземлялись во время полета — в Стамбуле, в Абадане, Сингапуре, Дарвине, — они бегом бросались фотографироваться у входа в аэропорт.