Виктория Борисова - Рабство по контракту

Прикосновение сухих холодных пальцев было отвратительно. Павел хотел оттолкнуть его руки, но не смог и только застонал от бессилия. Было особенно обидно, что на него смотрят, как на лабораторную крысу.

— Что вам нужно? — выдавил он пересохшим горлом.

Против ожидания Главный отозвался охотно:

— От вас лично — ничего. Но вы вносите дисбаланс в работу всей системы, а этого я позволить никак не могу. Препятствия должны устраняться своевременно!

Он поднял указательный палец, словно находился на совещании, и взялся за рукоятку рубильника.

Павел закрыл глаза. Ну вот, кажется, и все…

Но в этот момент аппарат по переработке бумаги вдруг призывно запищал, замигал красными лампочками, и Главный как будто позабыл о нем на время. С озабоченным видом он принялся загружать новую партию документов (Павел даже сумел разглядеть надпись вверху «Только для служебного пользования»). Машина словно успокоилась, и через несколько секунд снова раздалось мерное жужжание.

Павел вспомнил, с каким рвением его бывшие коллеги работали над этими документами. Пожалуй, не стали бы так стараться, если бы знали, что их даже читать никто не будет!

Будто уловив его мысли, Главный заговорил — охотно и даже вполне доброжелательно.

— Что вы! У меня и в мыслях нет пренебрегать результатами чужого труда. Задумывались вы когда-нибудь над выражением «душу вкладывать в работу»? Нет? А зря. Здесь, — он широким жестом показал на кипу бумаг, — сосредоточена такая сила… Вы даже представить себе не можете! Сотни, тысячи людей тратят свою жизнь день за днем, год за годом, едут в метро, стоят в пробках и даже ночью иногда, представьте себе, думают о работе! Это просто море, даже больше того — океан энергии! Надо только правильно ее конвертировать.

Главный снова покосился на приборы, помолчал недолго, сокрушенно покачивая головой, и продолжал:

— Боюсь только, в вашем случае это невозможно. А жаль, право, жаль… Но что поделаешь! — у всех бывают ошибки.

На том спасибо. Стать топливом адской машины было бы хуже.

Главный снова взялся за рубильник. Но в этот миг, когда Павел уже почти готов был примириться со своей участью, он почувствовал, как по всему телу пробежала горячая волна. Оцепенение вмиг исчезло. Каменная неподвижность сменилась лихорадочным возбуждением.

Павел вмиг сорвал с себя проводки и датчики. Он видел, как округлились от удивления глаза Главного, как по экрану монитора побежали предупреждающие надписи. «Warning… warning… warning…» Стрелки непонятных приборов мигом зашкалили, даже электрические лампы под потолком стали мигать.

Вот так-то вам! Павел наконец сообразил, что очаг этой силы, так напугавшей Главного, находится в нагрудном кармане его рубашки, куда он положил сердечко-талисман. Он осторожно достал его — и увидел, что камень отбрасывает искры во все стороны!

Напряжение повисло в воздухе. Казалось, еще немного — и все вокруг взлетит на воздух. Страха Павел больше не испытывал, напротив, было удивительное чувство легкости и свободы. Просто именины сердца! Пусть оно и каменное, зато — мое.

На экране замелькали чьи-то лица. Павел узнавал своих бывших коллег. Он смотрел на них совершенно равнодушно, словно это были не живые люди, а тени. Только раз перехватило дыхание, когда Павел увидел нежный профиль Марьяны… Но лишь на миг.

— Павел Петрович, не делайте глупостей! — в голосе главного явственно звучала паника. — А о них вы подумали? Я даю им то, что они хотят!

— Ага. А взамен — забираешь их жизнь.

— Не забираю. Эти люди отдают ее добровольно и готовы глотку перегрызть друг другу, лишь бы оказаться здесь! Что станет с ними, если они лишатся этого?

— Не знаю. Что будет, то и будет.

Он крепко сжал в руке черный камешек — и с силой швырнул его прямо в монитор!

В последний момент он увидел, как лицо Главного исказилось от страха. Потом оно утратило всякое подобие человеческого и стало медленно стекать вниз, как растаявшее мороженое. Монитор будто взорвался, полыхнув огнем, и осколки разлетелись во все стороны…

Что было дальше — Павел так и не смог вспомнить. Вокруг все горело, противно пахло паленой проводкой, едкий дым щекотал горло и ел глаза. Прикрывая лицо руками, он бросился бежать.

А в этот момент в разных концах города в своих постелях беспокойно заворочались люди… Все они проснулись почти одновременно, словно что-то резко толкнуло их.

Алексей Бодров в последнее время почти каждую ночь видел одно и то же. Ему снилось, что он стал рыбой, крупным и гладким карасем с блестящей серебристой чешуей. Рыбья жизнь в уютном пруду, заросшем камышами у берега, с мягким илистым дном и стрекозами, порхающими над водой, была легкой и приятной.

Вот карась видит большого, жирного червяка, извивающегося перед самым носом. Он бросается на добычу, одним махом заглатывает ее… Но почему такая жгучая боль разрывает все внутренности? Почему неодолимая сила властно тянет его куда-то наверх? Там, под палящим безжалостным солнцем, он не может дышать и только бьет хвостом да хватает воздух широко открытым ртом. Глаза подергивает мутная пленка, шевелиться больше нет сил, и серебристое тело, еще недавно такое живое, гибкое и сильное, беспомощно падает на дно лодки.

На этом месте Леха просыпался. В первый момент он не мог понять, как он тут оказался. Когда же вспомнил, что он не карась, а PR-менеджер крупной компании, было чувство облегчения — слава богу, это был только сон!

Следующей ночью все повторялось снова. И сейчас тоже… Правда, кончилось все совершенно иначе!

Вот карась беззаботно резвится в пруду. Жирный червяк извивается перед самым носом. Внутренний голос, который есть даже у рыб, предупреждает, почти кричит — не трогай! Это западня, ловушка! Это — смерть!

Но искушение слишком велико, и рыба хватает наживку. А дальше — все как всегда — боль, страх, а главное — та мощная и неодолимая сила, которая тащит его наверх, под обжигающие солнечные лучи, навстречу смерти…

В последний момент, когда обреченный карась уже почти распрощался с жизнью и касался воды только кончиком хвоста, он изогнулся особенно сильно, дернулся — и сорвался с крючка! Серебристое тельце шлепнулось в воду. В первый момент он не успел сообразить, что произошло, но потом, ощутив волшебное чувство свободы в родной стихии, вильнул хвостом и быстро-быстро заработал плавниками, чтобы убраться как можно дальше, прочь от опасного места. Пускай болит порванная губа, пускай ноет все тело от непосильного напряжения, но зато — жив! Жив, понимаете?

А теперь Леха лежал в постели, закинув руки за голову, и думал, почему же вышло так, что вроде бы в жизни все складывается хорошо, но радости особой нет?