Николай Студеникин - Невеста скрипача

Толстуха так и не поддавалась на уговоры. Пришлось девочке с распущенными волосами приглашать кавалера самой. Им оказался не Герка, как ожидал Боженькин, а Саша, который скромненько сидел себе в уголке, разглядывал танцующих. Рядом с ним на стуле, поблескивая никелированными замками, лежал футляр со скрипкой.

— Разрешите? — нарочито громко спросила девочка, останавливаясь перед Сашей, и даже сделала нечто похожее на книксен, на реверанс или как его там?

И все танцующие остановились, желая посмотреть, что будет дальше. Герка, который, словно оса, вился вокруг стриженой воспитательницы, издали подмигнул Боженькину. Тот в ответ понимающе кивнул ему со своей высоты.

— Н-не танцую, — пролепетал Саша.

Он поднялся и приложил к груди растопыренную ладонь. Она у него была широкая, пальцы длинные. «Хорошая рука у пацана», — продолжая наигрывать «Лечу, лечу…», отметил про себя Боженькин.

— И все-таки? — сказала девочка.

Саша покраснел и не ответил. И тут случилось неожиданное: девочка обиженно топнула ногой, выкрикнула что-то и выбежала вон из зала. На Сашу было жалко смотреть, и Боженькин отвернулся. Все чувствовали себя неловко.

— Заканчиваем, товарищи, заканчиваем! Уже половина десятого, — спасая положение, объявила воспитательница.

И снова, теперь уже невесело, загремели стулья.

— Лопух ты, хоть и вундеркинд, — сказал Герка, проходя мимо Саши. — Лопух, понял?

И Боженькин, вкладывая баян в футляр, вздохнул:

— М-да, нехорошо вышло…

Саша молчал. Он не знал, куда девать руки.

Герка Тетерин неожиданно и звонко шлепнул себя по щеке и поднес к глазам ладонь. Прилипший к ней расплющенный комар еще дергал длинными ножками. Герка брезгливым щелчком сбил его с ладони.

— А пойдемте-ка, братцы, спать, — сказал он, вставая, и сладко потянулся. — Покурили, поплевали… пора и честь знать! Пойдемте, пока эти кровососы нас окончательно не сожрали. Ну, вампиры! Если б знать…

Поднялся и Саша.

— Идите, — сказал Боженькин, — я еще покурю. Спать неохота пока. Значит, завтра в село, а, Саша?

— За ирисками, — ввернул Герка.

А Саша обезоруживающе улыбнулся.

— Ага.

Боженькин остался один. Серьезное и печальное настроение овладело им. Над его головой тлели крупные звезды. Из села доносился треск какого-то двигателя. «Нет, правильно, что мы поехали, — думал Боженькин. — Хоть на жизнь посмотрим! Чего в городе сидеть? Жара, духота, асфальт плавится. Вот договориться бы с председателем…»

Под чьими-то шагами заскрипел песок. Боженькин поднял голову. Перед идущим бежало пятно немощного желтого света. «Фонарик», — сообразил Боженькин.

— Ах, это вы? — подойдя к скамье, на которой он сидел, сказала стриженая воспитательница. — Добрый вечер! Вы один здесь? А я подумала, что мальчишки из села. Взяли, понимаете ли, моду…

Боженькин ответил:

— Один. Ребята спать отправились. Все-таки изумительно у вас тут!

— Да? Вам кажется? Сама я этого бы не сказала, — возразила воспитательница, без особой, впрочем, уверенности. Она уселась рядом с Боженькиным и бережно уложила блестящий электрический фонарик к себе на колени. — Вот скучно — это да. Особенно зимой. Все в снегах, дико, голо… И почта работает безобразно! Но зимой мы хоть телевизор смотрели. А теперь нет, с антенной что-то там такое…

— У нас Герка смыслит в этом деле, — сказал Боженькин. — Немножко, правда. Надо ему сказать.

— Да? — вяло удивилась воспитательница. Она помахала рукой, отгоняя комаров, и поежилась. — Что ж, скажите. Будем вам признательны. Может, он что-нибудь и сделает, случаются же чудеса. А то скучно… И дайте сигаретку, пожалуйста… У вас есть? Кусаются! Может, хоть дыма побоятся.

— Прошу! — Боженькин дал ей сигарету и зажег спичку. — А давно вы тут?

Воспитательница неумело затянулась и ответила:

— Два года! Может быть, мы пройдемся с вами? Что-то мне неспокойно сегодня. Всё посторонние чудятся. Не обижайтесь, не вы. Вы — гости, мы вам рады. Другие… У нас, правда, есть сторож, но он спит… как и положено сторожу! Пойдемте?

Боженькин кивнул, встал, и они медленно двинулись по дорожке к темному флигелю с высокой крышей. Фонарик воспитательница не включила.

— Батарейки — дефицит, — пояснила она, сорвав с куста листок и покусывая его. — Приходится экономить…

Боженькин понимающе кивнул:

— Да. И в городе так, — и поддержал ее за локоть.

За кустом кто-то притаился. Явственно слышалось едва сдерживаемое дыхание. Воспитательница ойкнула и, отступив на шаг, прижалась к Боженькину. Включить фонарь она, конечно, не догадалась.

— Кто там? — прошептала она.

— Не знаю, — ответил Боженькин и широким, смелым жестом раздвинул куст.

За ним, у глухой и облупленной кирпичной стены, обняв себя за плечи, стояла девочка. Боженькин сразу узнал ее. Это она по его просьбе закрыла форточку, она пригласила Сашу Стремоухова танцевать — опозорила себя и его.

— Таня, что ты здесь делаешь? — спросила воспитательница. Она уже справилась со смущением, включила ненужный теперь фонарь и успела напустить на себя строгость. — Ты почему не спишь?

— А вам-то что? — дерзко ответила дрожащая девочка, и Боженькина восхитила ее смелость.

Воспитательница беспомощно блеснула очками, дернула плечиком и молча прошла мимо строптивой девчонки. Пятно света метнулось и побежало впереди. Боженькин двинулся следом. «Как она убежала? — оглядываясь, подумал он и споткнулся обо что-то. — А Сашка тюфяк все-таки! Обидел человека. Потоптался бы. Кажется, Мог. А она стоит, зябнет! Зачем, спрашивается? Переживает… Такие истории, они черт знает к чему могут привести! И приводят…»

— Они у нас все такие невоспитанные, грубые, — сказала воспитательница, вздохнув. — Я когда ехала сюда, думала, что все здесь будет иначе. Хотелось помогать, делать добро. Нет, честное слово! Все-таки сироты… — Воспитательница помолчала. — Не получилось. Ни помощи, ни добра. Не сумела я. Они меня не любят, я знаю. И я их не люблю, хотя это, наверное, очень плохо. Скажите мне, — вдруг потребовала она, — плохо это или нет?

— Не знаю, — поколебавшись, ответил Боженькин. — Здесь трудно быть судьей. Хорошего, конечно, мало, что и говорить, но, с другой стороны, сердцу не прикажешь, верно? Правильная пословица. Может, вам работу сменить?

Воспитательница криво усмехнулась в темноте.

— Легко сказать — сменить! Вам хорошо, консерваторцам, а у меня крест — распределение…

«Ох, тетеря! Ох, Герка! По морде следует давать за такие вещи…» — подумал Боженькин, возмущенно сжимая кулаки, и с горечью признался:

— Какие мы, к чертям, консерваторцы? Мы из музучилища из областного, до консерватории нам далеко. Сашка, может, когда-нибудь и поступит, скрипач наш, да и то вряд ли… Это вам Герка сболтнул, я знаю. Он это любит — дым в глаза!