Николай Студеникин - Невеста скрипача

Дождавшись наконец светлого часа — свободы, Митрофан Капитонович полетел домой, как на крыльях. И сам не помнил, как доехал, дошел, постучал в знакомую, обитую мешковиной дверь. Жены Маруси не было дома. А вот теща дома сидела — нянчилась с Ленькой и стряпала обед. Сын за эти годы вытянулся — длинненький стоял, худенький. Увидев отца, испугался. Посмотрел диковатыми глазами и приготовился то ли бежать, то ли плакать. Теща, глядя мимо зятя, сердито стучала чугунами.

— Леня, сыночек, я же папка твой! — Митрофан Капитонович сипло произнес давным-давно приготовленные слова и сам едва не заплакал. Присел перед сыном на корточки и протянул ему кулек с конфетами, самыми дорогими, что нашлись в магазине. — Я ж гостинчик тебе привез!

Ленька шагнул вперед, и ножки его неуверенно дрогнули. Сам ли он шагнул, бабка ли его подтолкнула — этого Митрофан Капитонович не заметил. И долго потом себя казнил, что не заметил. Шагнув вперед, Ленька не взял протянутого кулечка.

— Уходи! — тоненьким голоском сказал он и оглянулся на бабку, ища поддержки. — Уходи! — повторил он, получив ее. — Ты нам не нужен! — И, совсем как взрослый, махнул рукой в сторону двери.

Теща как-то зловеще, безгубо улыбнулась. Поощряя, будто за хорошо вытверженный урок, она погладила внука по голубой стриженой головенке, потеребила его коротенький чубчик. Ленька отступил на шаг, прижался к бабкиным ногам и исподлобья посмотрел на отца. «Забыл, — подумал Митрофан Капитонович, выпрямляясь. — Отца родного забыл!..»

— Иди, рвань несчастная! — бесстрашно зашипела теща. — Уголовник чертов! Ишь приперся чужую жизнь заедать! Иди, куда краденое носил! И дитё вон отказывается!

Ленька испуганно глядел на нее снизу вверх. И Митрофан Капитонович, поколебавшись, ушел, как того единодушно требовали сын и теща. Тихо ушел, без скандала. Выйдя за дверь, вытер лицо, забрызганное тещиной ядовитой слюною, постоял, ошеломленный случившимся, и захватил со столика в сенях «вечную» иглу для примуса, которую сам в свое время и сделал на заводе, — захватил, сам плохо соображая, зачем. На место иглы положил кулек с ненужными теперь конфетами. А иглу бережно сунул в карман. Так она там эти годы и лежала, завернутая в прозрачную бумагу.

К вечеру того несчастного дня Митрофан Капитонович узнал, что Маруся, пока он сидел, отбывал наказание, сошлась и живет с продавцом из магазина «Промтовары». Василием того продавца зовут.

— Не то любовь у них с твоей Маруськой, не то артель, — сказал ему за пивом верный друг Виталька, с которым он и в ремесленном вместе до войны обучался, и на фронт ушел в сорок втором. — Васька этот тканями торгует. Ну, натягивает… А Маруська твоя на дому фуражки-восьмиклинки шьет и всякое такое. Теща продукцию на толчок по выходным носит. Полное разделение труда. И нужен ты им, выходит, друг Митроша, как собачке Жучке пятая нога!

Митрофан Капитонович слушал, молча хмурясь, и не хотел верить в то, что все рассказанное другом — правда. Утром, переночевав у Витальки, он отправился к своему бывшему дому. Таил надежду встретиться с Марусей, а повстречал соседку.

— Тещенька-то твоя, Митроша, — поведала та, озираясь по сторонам, — она не говорит теперь: «Вася купил». Говорит: «Вася отрезал», — соседка с завистью вздохнула, — по-другому никак! Я теперь подсвинка держу, разрешили, так Маруся объедки в ведре приносит — хоть снова на стол вынимай! А Леньку твоего не обижают. Одевают чисто, во все в новое, и не бьют — не слышно. На эту зиму во второй класс пошел… — Она помолчала, ожидая, что Митрофан Капитонович о чем-нибудь ее спросит, но он не спросил, и она спросила сама, причем, соболезнуя, понизила голос до шепота: — А ты, Митроша, куда ж теперь?

Он не ответил. Не потому, что не хотел или решил держать свои дальнейшие планы в секрете. Просто сам не знал, что будет делать, куда денется. Не решил еще. Дни шли за днями, а он все ходил, потерянный, не зная, что предпринять. Выяснил, что теща всем рассказала, будто краску ту он с завода чуть ли не цистернами угонял, уж флягами — точно, куда сбывал — неизвестно, а денежки или прятал, или относил бабе какой на стороне. Не могли же за стакан краски ему столько лет дать?! Все, даже и те, кто был на показательном суде, вздыхали и соглашались. Забыли, что «показательный» — это другим пример, вперед наука. Сходил в «Промтовары» — на Васю того глянуть.

Вася стоял за прилавком без пиджака, по-домашнему, в желтой, как канарейка, шелковой сорочке. Он с профессиональным изяществом помахивал темным деревянным метром и крепко пахнул дорогим одеколоном. На рукавах сорочки Вася носил металлические пружинки и все время сдвигал их кверху, а в манжетах — запонки из янтаря. И был в годах. Митрофан Капитонович молча постоял в дверях магазина, загораживая покупателям дорогу, и ушел.

И еще несколько дней провел в недоумении. Ночевал то у Витальки, то где-нибудь еще — где придется, у Витальки стеснялся на каждую ночь оставаться. И задумал он поломать этот треугольник, но на улице повстречался ему знакомый участковый.

— Прописываться, работать думаешь, Кортунов? — спросил тот, разглядывая Митрофана Капитоновича, словно диво. — Гляди, а то мы за тебя подумаем!

И Митрофан Капитонович завербовался. Коротая время до поезда, который должен был снова увезти его в далекие края, он сидел в скверике у вокзала. Бездумно глядел на стального цвета барышню с веслом, стоявшую посреди сухого фонтана. Вокруг его облупленных кирпичных бортов носились юные велосипедисты. Младший на новеньком, сияющем подростковом велосипеде никак не мог догнать старшего и обиженно кричал:

— Да-a, ты быстро!..

— И ничего я не быстро! — отвечал, оглядываясь, старший. Еще раз обогнув сухой фонтан на своем стареньком взрослом, дребезжащем велосипеде, он ликующе закричал: — Это моя самая маленькая скорость!

«Эх, надо было Леньке велосипед купить, — глядя на них, думал Митрофан Капитонович. — А что? Деньги есть. — Он тронул карман. — Под дверь поставить или Витальке поручить… Нет, выбросили б или продали. А то радость бы парнишке была. Второй класс!»

Алименты же он сам вызвался платить, как только устроился на новом месте и огляделся. Сходил к судье на прием, выбрал время. Судья, мужчина, выслушав его, сочувственно поцокал языком, а потом быстренько оформил все в самом лучшем виде. И Митрофан Капитонович платил, столько лет платил. И не жаловался, никто не слышал.

— Пойми ты, Митрофан, мать ее, жизнь эту! — Цапленков, тужась, пытался отодвинуть от себя привинченный к полу стол. — Мне ж не денег жалко, мне себя жалко! Она, стерва рыжая, ворует у себя в столовой — никто ее, суку, не поймал! — Он грохнул по столу сразу двумя кулаками. — «Какой ты мужик, кричит, какой добытчик!» А я на автобусе работал, народ возил, машина без кондуктора — где мне взять?! Телевизоров одних три штуки сменила, — умерив голос, пожаловался он. — Изо всей улицы у нас у первых был «КВН» с линзой, по двадцать человек глядеть сходилось. Потом «Рекорд» купили… и этот надоел! Еще какой-то привезла — экран как в сельском клубе. Копейки ей мои нужны! — снова закипел он. — Унижение мое, вот что ей надо… Выпьем, Митрофан! — Цапленков пошарил под столом, вытащил четвертинку и уронил на пол шапку. — Ты, Митрофан, — «являющий свою мать». Эт-та мы по литературе в школе изучали… Я по-омню! — И погрозил пальцем.