Кнут Гамсун - Плоды земли

Да, теперь у нее только рубец, и она стала совсем красивой женщиной, высокая и статная, смуглая, с густыми волосами, летом по большей части босая, в высоко подоткнутой юбке, с обнаженными икрами ног. Исаак их видел, да и кто их не видел.

Ссориться они не ссорились. Исаак был на это не способен, да и жена его стала уж чересчур скора на ответ. На хорошую, основательную ссору этому чурбану, этому мельничному жернову требовалось много времени, она забивала его и так и этак словами, и он не находился с ответом, к тому же он любил ее, он очень сильно любил ее. Да и не так уж часто приходилось ему отбиваться, Ингер не было никакой нужды нападать на него, он был во многих отношениях превосходным мужем, и ей ничего не оставалось, как оставить его в покое. На что ей было жаловаться? По совести, Исаак был не худший из мужей, могла бы вполне заполучить кой-кого и похуже. Чуток поизносился? Ну да, конечно, сказывались некоторые признаки усталости, но это ничего не значило. Он был, как и она, полон по-прежнему здоровьем и неиспользованными запасами сил, и в осень их совместной жизни вносил свою долю ласки с не меньшим, если не с большим сердечным жаром, чем она.

Но были ли в нем какой-либо особый блеск и красота? Нет. И в этом она превзошла его. Порой Ингер приходило на ум, что ей доводилось видеть мужчин и пошикарнее, в красивом платье и с тросточками, господ с носовыми платками и крахмальными воротничками; ох уж эти городские господа! Поэтому она обращалась с Исааком так, как и полагалось обращаться с человеком вроде него, так сказать, в меру его заслуг, не более того: он был мужик мужиком, лесной житель; и теперь-то уж она знала: будь у нее от рождения нормальный рот, она никогда бы за него не вышла. Да, уж тогда-то она вышла бы за другого! Дом, который она получила, жизнь в лесной глухомани, уготованная ей Исааком, – все это, в сущности, лишь сносное существование, во всяком случае, она вполне могла выйти замуж в своем родном селе и общаться с людьми, а не жить, словно дикарь, в этой темной глуши. Она познала другую жизнь и многое повидала.

Не удивительно ли, как меняются взгляды людей! Ингер уже не могла от души радоваться красивому теленку или всплескивать от изумления руками, когда Исаак приносил домой с горного озера большущее ведро, полное рыбы, – нет, она шесть лет прожила в ином мире. Ушли в прошлое и те деньки, когда она так ласково и так заботливо звала его обедать. «Что ж ты не идешь есть?» – говорила она теперь. Разве так обращаются с мужем? Вначале он лишь дивился этой перемене, ее грубому и сварливому тону и отвечал: «Я же не знал, что обед готов». Но она утверждала, что ему положено это знать по солнцу, и тогда он вовсе перестал ей возражать и что-либо говорить по этому поводу.

Но однажды он поймал ее и сполна использовал этот случай: произошло это в тот раз, когда она вздумала украсть у него деньги. Не потому, что он был так уж скуп, но потому, что это были его деньги, и никаких сомнений на этот счет у него не было. Дело чуть не кончилось для нее большой бедой, мог ведь Исаак ее и покалечить. А Ингер вовсе и не была такой уж испорченной безбожницей, и деньги были нужны ей для Элесеуса, все для того же Элесеуса, который сидел в городе и снова выпрашивал себе далер. Неужто ему так и жить средь благородных господ без гроша в кармане? Или у нее не материнское сердце? Вот она и попросила денег у его отца, а когда он не дал, взяла их сама. Как уж это вышло наружу, подозревал ли ее Исаак или обнаружил пропажу случайно – но только ее проделка открылась, как она в ту же секунду почувствовала, что ее схватили, подняли с пола и швырнули наземь. Такого с ней еще никогда не бывало, на нее обрушилась лавина. В руках Исаака и в помине не было ни слабости, ни усталости. Ингер застонала, голова ее бессильно повисла, и, вся дрожа, она протянула ему далер.

Исаак и тут не стал ничего объяснять, хотя на сей раз Ингер не мешала ему говорить, он почти выдохнул то, что хотел сказать:

– Чертова баба, тебе больше не место в доме!

Он был неузнаваем. Должно быть, дал волю давно копившемуся раздражению.

То был печальный день, миновала долгая ночь, и наступил еще один такой же день. Исаак ушел и дома не ночевал, хотя ему обязательно надо было свезти в сарай просохшее сено; Сиверт ушел с отцом. Ингер осталась с Леопольдиной, коровами, козами, но она чувствовала себя совсем одинокой, почти все время плакала, недоуменно качая головой; такое сильное душевное волнение она пережила лишь один раз в жизни, теперь она вспомнила тот один раз, а случился он, когда она придушила своего крошечного ребеночка.

Куда подевались Исаак с сыном? Они и не думали зря терять время; украв сутки или около того от сенокосной поры, они построили на озере лодку. Вышла изрядно неуклюжая, неприглядная посудина, но прочная и крепкая, как все, что они делали, зато теперь у них была лодка и они могли ловить рыбу неводом.

Они вернулись домой, а сено лежало все такое же сухое. Они доверились небу – и выгадали, остались в барышах. Сиверт сказал:

– А мама-то, видать, убирала сено.

Отец повел глазом на луг и заметил:

– Ага.

Исаак сразу увидел, что большая часть сена исчезла, Ингер, верно, ушла сейчас в дом полдневать. И правильно сделала, что убрала сено, хоть он обругал и поколотил ее вчера. А сено-то тяжелое, большетравное, ей здорово досталось, да еще пришлось выдоить всех коров и коз.

– Ступай поешь, – сказал он Сиверту.

– А ты?

– Не хочу.

Почти сразу как Сиверт вошел в избу, Ингер вышла за дверь и, смиренно остановившись на пороге, сказала:

– Будь добр, зайди в избу и поешь тоже.

В ответ Исаак проворчал что-то невразумительное. Но кротость Ингер в последнее время стала явлением таким редким, что Исаак заколебался в своем упорстве.

– Если б ты вколотил два зубца в мои вилы, я б скопнила и больше, – сказала она. Она обращалась со своей просьбой к хозяину двора, к главе семьи, и была благодарна, когда он не ответил ей язвительным отказом.

– Ты и без того довольно наработала, – проговорил он.

– Да куда там.

– Некогда мне сейчас приколачивать тебе зубцы к вилам, видишь, собирается дождь!

И сам принялся копнить сено.

Должно быть, ему хотелось избавить ее от работы: несколько минут, потраченные на починку вил, наверстались бы в десять раз, если б Ингер пришла ему помочь. А Ингер все-таки пришла со сломанными вилами и копнила так споро, что только успевай поворачиваться; приехал Сиверт с подводой, все втроем они навалились на работу, пот лил с них ручьем, и воз за возом отправлялся на сеновал. Любо-дорого посмотреть! Исаак же снова раздумался о высшей силе, направляющей все наши шаги, от кражи далера до уборки целой кучи сена. А вдобавок на озере стоит лодка, после долгих лет размышлений и сборов стоит теперь готовенькая лодка на озере.