Кнут Гамсун - Плоды земли

На обратном пути с горы помощник Андресен застал Исаака дома, и его пригласили зайти. Угостили обедом и кофе. Все домашние были в горнице и приняли участие в беседе. Помощник объяснил, что Аронсен послал его поглядеть, как обстоят дела на руднике, не видать ли признаков, что скоро опять начнется работа. Бог весть, может, помощник и наврал, что его послали, он мог и сам по себе затеять эту прогулку, во всяком случае, отсутствовал он так недолго, что нипочем за это время не мог добраться до рудника.

– Снаружи-то не очень разглядишь, собирается компания дальше работать или нет, – сказал Исаак.

– Верно, – согласился помощник, но Аронсен все же послал его, да и в четыре глаза разглядишь все-таки больше, чем в два.

Тут Ингер не удержалась и спрашивает:

– Правду ли говорят, будто Аронсен собирается продавать усадьбу?

Помощник отвечает:

– Поговаривает. Такой человек, как он, может делать что захочет, у него на все хватит средств.

– У него так много денег?

– Ясное дело, – отвечает помощник и кивает головой, – уж не без того.

Не в силах смолчать, Ингер спрашивает:

– Сколько же он хочет за свой участок?

Тут вмешивается Исаак, любопытство разбирает и его, может, еще больше, чем Ингер, но мысль о покупке Великого никак не должна исходить от него, он отмахивается от нее и говорит:

– И чего ты пристала, Ингер?

– Да так просто, – отвечает она.

Оба смотрят на помощника Андресена и ждут. Наконец тот отвечает.

Он отвечает очень сдержанно, что цены не знает, знает только со слов Аронсена, во сколько ему обошлось Великое.

– Во сколько же? – спрашивает Ингер, снова не в силах удержать язык за зубами.

– В тысячу шестьсот крон, – отвечает помощник.

– Неужто! – Ингер мгновенно всплескивает руками, вот уж в чем женщины не знают никакого толку, так это в ценах на земельные участки. Но, впрочем, тысяча шестьсот крон – сумма и сама по себе для деревни не маленькая, и Ингер боится одного: как бы она не отпугнула Исаака. Но Исаак аккурат что скала.

– Постройки-то там большие! – только и говорит он.

– Да, – соглашается помощник Андресен, – много разных служб!

Перед самым уходом помощника Леопольдина потихоньку выскользнула за дверь. Как замечательно, должно быть, подать ему руку, хотя это и представляется почти невозможным. Но она выискала себе хорошее местечко: стоит в каменном скотном дворе и выглядывает из окошка. На шее у нее голубая шелковая ленточка, раньше ее не было, когда она только успела ее надеть! Вот он идет – чуток низковат ростом, кругленький, крепкие ноги, белокурая бородка, лет на восемь – десять старше ее. Как будто бы ничего!..

А в ночь на понедельник возвращаются из села Сиверт с Ребеккой и Йенсиной. Все сошло хорошо, Ребекка последние несколько часов спала, и так, сонную, ее вытаскивают из телеги и вносят в дом. Сиверт узнал много новостей, но когда мать спрашивает:

– Что-нибудь слыхал нового? – он отвечает:

– Да ничего особенного. Аксель завел косилку и борону.

– Правда? – с интересом спрашивает отец. – Ты видел?

– Сам видел. Стоят на пристани.

– Ага, так вот зачем он ездил в город! – говорит отец.

У Сиверта полным-полно еще более любопытных новостей, но он не произносит больше ни слова.

Пусть отец думает, что дело, за которым Акселю Стрёму понадобилось съездить в город, – покупка косилки и бороны; пусть и мать тоже так думает. Да только никто из них так не думал, они уже довольно наслушались, что поездка эта связана была с недавним детоубийством, раскрытом в их местах.

– Ну ладно, ступай ложись! – говорит наконец Исаак.

Сиверт уходит и ложится, его так и распирает от новостей.

Акселя вызвали на допрос по важному делу, с ним поехал и ленсман. Дело было настолько важное, что даже жена ленсмана, у которой опять родился ребенок, оставила ребенка и тоже отправилась в город вместе с ними. Она объяснила, что хочет сказать словечко присяжным.

По селу во множестве ходили всякие сплетни и слухи, и от Сиверта не укрылось, что вспомнили тут и про другое, старое детоубийство. При его приближении разговоры возле церкви смолкли, и будь он не тем, кем был, люди, возможно, отвернулись бы от него. Хорошо быть Сивертом: во-первых, сын богатого человека, владельца большой усадьбы, к тому же и сам по себе толковый парень, работяга, его ставили в пример и уважали. Он всегда пользовался общей любовью. Только бы Йенсина не наслушалась лишнего до их отъезда домой! У Сиверта был свой резон для беспокойства, ведь и деревенские люди тоже могут краснеть и бледнеть. Он видел, как Йенсина вышла из церкви с маленькой Ребеккой, она тоже его заметила, но молча прошла мимо. Он подождал немножко, потом подъехал к дому кузнеца, чтоб забрать Йенсину и сестренку.

Все сидят за обедом, весь дом обедает. Сиверта тоже приглашают к столу, но он уже закусил, спасибо! Они ведь знали, что он приедет, могли б немножко и подождать; у них, в Селланро, подождали бы, здесь – нет!

– Конечно, у нас не такая еда, к какой ты привык дома, – говорит кузнечиха.

– Что нового узнал в церкви? – спрашивает кузнец, хотя тоже был там.

Когда Йенсина с Ребеккой уселись в телегу, кузнечиха говорит дочери:

– Ну что ж, Йенсина, пора тебе поскорее возвращаться домой!

Это можно понять надвое, подумал Сиверт, потому и не вмешался. Но выразись она немножко пояснее – и он бы уж обязательно ответил! Он хмурит брови и ждет – но нет, больше она ничего не говорит.

Они едут домой, разговаривает одна маленькая Ребекка, она полна впечатлений от виденного в церкви: священник в ризе с серебряными крестами, паникадило, орган. Много спустя Йенсина говорит:

– Какой стыд, с Барбру-то!

– На что это твоя мать намекала, когда сказала, что тебе надо поскорее возвращаться домой? – спрашивает Сиверт.

– На что намекала?

– Ты хочешь от нас уехать?

– Когда-нибудь придется же вернуться домой.

– Тпр-ру! – Сиверт останавливает лошадь. – Хочешь, я поверну и отвезу тебя сейчас же?

Йенсина смотрит на него, он бледен как мертвец.

– Нет, – отвечает она и начинает плакать.

Ребекка с удивлением посматривает то на одного, то на другую. О, маленькая Ребекка оказалась как нельзя более кстати в этой поездке, она взяла сторону Йенсины, погладила ее и заставила улыбнуться. А когда пригрозила брату, что спрыгнет с телеги и принесет для него хорошую розгу, невольно улыбнулся и Сиверт.

– А теперь я спрошу: на что намекал ты? – сказала Йенсина.

Сиверт, не раздумывая, ответил:

– Я хотел сказать, что, если ты хочешь от нас уехать, мы попробуем обойтись и без тебя.

Позже Йенсина говорит:

– Да, конечно, Леопольдина уже подросла и вполне может исполнять мою работу.

Обратный путь домой вышел очень печальный.