Мор Йокаи - Призрак в Лубло

Жужика увидела Йошку, и сердце ее так громко забилось, что она прижала к груди руку. Потом схватила револьвер. Если бы сейчас положить револьвер на окно, отсюда можно было бы хорошо прицелиться. Но так он не узнал бы, от чьей руки ему приходится умереть.

Она чуть дрожала, словно в ознобе.

Нет, ей иначе хотелось бы: вот если бы он вышел из дому за чем-нибудь, тогда – «одна пуля тебе, другая – мне».

Вдруг Жужика вздрогнула: Йошка поднял голову и посмотрел в окно. Она быстро отстранилась, но передумала

– все равно не узнать ее. Она снова прильнула к стеклу и сколько ни смотрела, жених все время не сводил глаз с окна. Казалось даже, будто у него дрожат губы и он что-то шепчет. О, девушка не слышала, что он говорил, а как было бы хорошо, если бы уши могли слышать голос сердца!

— Жужика, любимая моя! – шептал за столом жених. –

Хоть бы раз услышать твой голос, твой нежный, разумный, ласковый голосочек, чтобы прожить еще несколько часов, или день, или год...

Парни оттеснили ее от окна, и Жужика отошла. Ей было холодно, но она бродила по двору и не выпускала из виду дверь, чтобы не прозевать Йошку, когда тот выйдет. Пыталась всеми правдами и неправдами заглянуть в дом, пробралась даже на кухню, среди прочих любопытных. Но когда ее стали угощать куриной ножкой, она не взяла и убежала. Ей вслед, оторопев, посмотрела кухарка, – что это, мол, за маска такая, которой не по вкусу ее жаркое.

Едва протиснувшись, она снова задержалась у окна. И

Йошка опять в ту же минуту посмотрел в ее сторону и снова зашептал, – но что? что?

— Я не могу больше переносить эту тишину, Жужи, я с ума сойду, потому что там, где тебя нет, царит тишина, все мертво кругом. . я сошел с ума, сгорел, превратился в пепел. . Ты сказала: «Будь пеплом», – и я стал им... Видишь, как все веселятся, все вокруг веселятся, но я даже не вижу, что здесь происходит. Жужика моя, видишь ли ты, как держат меня за руки, я пойман, здесь мое место, и здесь мне придется остаться...

В его взоре было столько горечи, столько боли, – и ни малейшего намека на улыбку. Он не сводил глаз с окна. Что же это такое? Неужто он чувствует.. У Жужики слезы полились из глаз, и она ответила:

— Я убью тебя, Йошка, так как нам обоим суждено умереть.

Она видела, как сидит Йошка около невесты, неподвижный, задумчивый. Он только кривил рот в улыбку, но, когда к нему обращались, даже не слышал, о чем говорили.

А невеста была горда своим счастьем и все хватала за руку парня, вешалась ему на шею, радуясь, что поймала в свои сети.

«Напрасно. . – говорил про себя Йошка и снова искал взглядом окно, – только бы ты сказала словечко, не удержало бы меня здесь ничто, побежал бы за одной тобой, как собака. .»

Он прищурил глаза и ласково улыбнулся: боже, о чем он думает! Если бы Жужика слышала!»

«Эх, ты бы смеялась, если бы знала, о чем я думаю!.

Только бы раз услышать мне твой сладкий, звенящий смех, твой красивый, ласкающий сердце смех...»

«Хороший же у тебя вид, Йошка, с твоим конопатым лицом», – ответила мысленно Жужика.

Уже часа два длился ужин; ничего себе живут эти мещане! В задней части дома давно начались танцы. Вдруг

Йошка тоже встал, решив пройти круг-другой со своей невестой. Но невеста, вернее, молодая женщина, не двинулась с места; может быть, у нее ноги болят? Жужика громко засмеялась. Остальные зеваки не поняли, что случилось смешного, и, чтобы самим увидеть, оттиснули ее от окна.

Если бы она могла войти сейчас в комнату! Йошка один стоял возле стола, можно было бы запросто пристрелить его. Жужика уже направилась было к двери, но тут же сообразила, что ее ведь поймают. Вон сколько здесь народу, сразу схватят. Даже если она выстрелит и попадет в Йошку, ее успеют схватить за руку и вырвут револьвер до того, как она покончит с собой. А этого нельзя допустить. Ей нельзя оставаться в живых! Такого стыда она не переживет!

Только сама себе навредит.

Ей было холодно, но лицо у нее горело, она чуть не задыхалась под маской.

«Помнишь наш последний разговор?. – мысленно обращался к ней Йошка, – Глупая. . конечно, помнишь, ты ведь, как и я, ни о чем больше не думаешь. . глупая. . глупая моя. . Конечно, ты глупая, но мужчине не положено быть глупым... он может быть сумасшедшим, может быть дураком, но глупым – никогда. . Глупым бывает только трезвый, мыслящий человек... ты глупая... Почему?., потому что могла бы сделать так, чтоб было лучше. . потому что я сгораю от большой любви, я, я один. . но ведь и ты, не так ли?., только ты никогда не осмеливалась сказать, никогда, что и ты...»

А Жужика думала свое:

«Нет на свете женщины, которая любила бы больше, чем я... может, просто мне покончить с собой?.. Это можно сделать и здесь, в этом мне никто не сможет помешать».

Но тут же она спохватилась.

— Но нет, черта лысого, – прошептала она. – Чтобы он остался здесь? Чтобы смеялся!. Нет, не смеяться ему надо мной! Оплакивать будет?.. Пусть оплакивает сам себя!..

И чтобы здесь, в доме Мароти, узнали, что она прибежала сюда ради какого-то парня и покончила с собой?

Чтобы похоронили, как паршивую собаку, чтобы кровь ее затерли сапогами, чтобы ее кровь прилипла к подошвам цыган?

О, только бы он вышел, если не за каким-нибудь делом, то хоть просто проветриться!

Но время все шло, а он не выходил.

Вместо него вышел старший цыган.

Жужика даже испугалась: еще, чего доброго, узнает.

Это тот самый цыган, который так часто играл ее брату

Андришу. Славный, добрый цыган, он никогда не брал у

Андриша денег: «Оставь, Андришка, пусть платят господа, а тебе я сыграю на скрипке из любви к тебе, ведь я тоже был четыре года в русском плену. . Ты же не платил там, так и сейчас не обижай. .»

Но тут она испугалась, что цыган вернется назад в дом и ей не удастся поговорить с ним.

— Дядюшка Лаци! – позвала она и подошла к цыгану.

— Кто ты, чего тебе, а? – засыпал ее вопросами старый цыган.

— Дядюшка Лаци, сыграйте ему песню:

А головушку свою

Я склоню на грудь твою.

Белую, лебяжью..

Цыган пристально посмотрел на Жужику, которая тем временем сняла маску.

— Сестренка моего братишки Андриша? – спросил он шепотом.

Он все понял; немного помолчав, он протянул девушке руку и тихо добавил:

— Сыграю, дорогая, сыграю.

— Но только, когда наступит тишина, дядюшка Лаци, полная тишина.

— Ладно, ладно, доченька, – сказал цыган, – Ничего, придет время, сыграю я тебе и марш Ракоци. – И он вошел в дом. Жужика бросилась к окну и снова увидела, что происходит в комнате.

Как только заиграли песню, в комнате воцарилась гробовая тишина. Йошка выпрямился и стал прислушиваться... Казалось, будто звуки долетали откуда-то издалека. Ох... эта песня... напоминание о его былом счастье.

Если все-таки дождусь, –