Ариадна Борисова - Божья отметина: Мать

Новая серия мини-романов Амадеус

амадеус роман

Портрет неизвестной

ЖЕНЩИНА И ВРЕМЯ

Издательство «Амадеус» открывает уникальную серию «Портрет неизвестной». Это мини-романы о судьбах российских женщин всех времен.

Наша серия предлагает женщинам заново узнать себя, а мужчинам — в очередной раз попытаться разгадать тайну прекрасной незнакомки.

Женщина смотрится в зеркало. Что может быть естественней! Но чьими глазами женщина себя видит? Долгие века она смотрела на себя глазами мужчины. Но однажды женщина спросила волшебное стекло: «Я ль на свете всех милее?» Может быть, это был первый взгляд на себя собственными глазами. Зеркало времени и река истории сильно изменили отражение женского лица.

Какие они, женщины России? Знают ли они себя? Нравятся ли себе, глядя в зеркало сегодняшнего дня, такое пристрастное и обманчивое? Не забыли в битве за личное воплощение о чем-то важном и сокровенном? Умеют ли так же, как прежде, беззаветно любить и жертвовать или сожгли все мосты в прошлое? Одержали победу над участью вечно ждущих, и если да, то какова цена этой победы? Не погас ли очаг, который женщинам было поручено хранить, или, наоборот, горит так же ровно и надежно, несмотря на пронзительный ветер перемен?

Мария была русская, Хаим — литовский еврей, бывший служащий крупного акционерного общества. Последнее обстоятельство послужило официальной причиной высылки молодой четы на полуостров, торчащий из моря Лаптевых широким голым коленом.

После пяти лет нечеловеческих страданий в рыболовецком аду, когда общесоюзные усилия, наконец, укатали войну в то место, откуда она произошла, бездетной семье Готлиб разрешили переселиться в поселок, находящийся ближе к центру северной автономной республики, где работу для спецпоселенцев определили на кирпичном заводе. Жили уже не в мороженой юрте с железной печуркой-барабаном, а в относительно теплой угловой комнате барака с настоящей кирпичной печью и роскошью застекленного окна. Голод еще оставался, но уже не такой страшный, как в первые годы депортации. Отошли в прошлое запах гниющих рыбных кишок, штормовые ветра и полярная ночь. Они решились на ребенка.

Беременность в надорванном цингой и стужей теле Марии протекала тяжело, но плод зацепился крепко — гены были здоровые, закаленные в разумной иудейской пластичности и дерзком славянском упрямстве.

Когда до родов оставалось несколько дней, муж, романтически влюбленный в произведения немецкого композитора, предложил назвать ребенка оперным именем, взлелеянным кельтской легендой, если родится мальчик — Тристаном, если девочка — Изольдой.

— Вопреки всему! — рассердилась Мария.

Так оно и было — вопреки лютой ненависти ко всем немцам в частности и вкупе, будь то хоть Вагнер, хоть Дюрер с Гёте. Но Хаим Готлиб отличался хладнокровием, стоявшим выше антагонизма времен и народов, превосходящим даже национальную опасливость, вбуравленную в плоть и кровь. Только благодаря бесподобной способности отстраняться разумом от происходящего, его тело примирялось с бесконечной усталостью, а сознание не унижала враждебность к народу-угнетателю — ни к внешнему, ни к отечественному. Он очень хорошо понимал, что сами народы тут совсем ни при чем.

— Боже, Хаим! Ты забыл, что вагнеровская Изольда была несчастна? Что станет с нашей девочкой? Отчество с фамилией как скроешь? — чуть не плакала Мария, которой опытная акушерка уверенно предсказала пол ребенка.

— Наша дочь будет счастливой. Мне нравится это имя, — настаивал, щурясь, Хаим чуть хрипловатым голосом. Хрипотца, будто он моментально простыл, появлялась при волнении. А вот во время пения ни разу. Правда, Мария давно уже не слышала, как муж поет.

— Нет, Хаим. Назовем Татьяной или Анной. Или Натальей — чем тебе плохи эти имена?

— Изольда красивее…

— Ни за что!

За все годы испытаний их любви и брака это была единственная размолвка, но Марии хватило, чтобы с припоздавшим сочувствием отнестись к давнишним негодованиям родственников упрямого супруга.

Мужская часть семейства Готлиб исстари занималась торговлей. Дома культивировали музыку, мужчины играли на скрипках, женщины на рояле. Хаим стал первым и по исторической предопределенности последним, кто вступил в противоречие с фамильными традициями. По окончании Клайпедского торгового института, беспечно отклонив выгодные предложения, он вдруг объявил о твердом желании заняться вокалом. Впрочем, Хаим действительно обладал мягким баритоном того шелковистого проникновенного тембра, что так нравится не самой взыскательной публике, и певческая карьера еще вполне могла состояться. Сокрушенная родня, посовещавшись, решила не наступать на горло песне.

Но прошло несколько месяцев, и будущий артист забросил новые занятия. Он влюбился. Его выбор поверг клан в полную прострацию. Девушка оказалась русской. Не дождавшись благословения, нетипичный еврей покинул враждебно настроенную семейную коалицию. Тем не менее уход в зятья к «балалайкам и гармошкам» не помешал ему, заручившись протекцией дяди, пристроиться, ко всеобщему тайному облечению, в один из филиалов торгового общества «Майстас».

Продовольственная монополия сбывала в Европу половину сельскохозяйственного экспорта Литвы. Хаим начал быстро продвигаться по службе, возобновив мечты о профессиональной сцене. Несколько раз они с Марией ездили по акционерным делам в Британию. Перспективы казались безбрежными. Дело медленно, но верно шло к примирению с родней и созданию небольшого собственного предприятия на основе обещанного отцом, при условии отказа от пения, кредита. Сын сопротивлялся уже из чистого принципа.

В августе 1940 года Литва стала советской и ее приняли в состав СССР. «Майстас» национализировали. Хаиму предложили остаться бухгалтером. Но прошел год, и только молодая семья начала вживаться в новое время, как по республике прокатились волны «чистки». Остаточным элементам буржуазии дали несколько часов на сборы и выслали на восток. Никто не знал, чем вызвана такая поспешность. За несколько дней до Великой Отечественной войны вагоны, в которых с тучных нямунасских пастбищ на колбасные заводы прибывал дородный скот, под завязку набили евреями. Волею правительства их повезли туда, где за три с небольшим года в чужую землю лег каждый второй. Лишь позже оставшиеся в живых поняли, как им повезло, когда узнали, что нацисты полностью истребили то еврейское население Прибалтики, которое, казалось, так удачно избежало «скотских» сталинских поездов.

В крохотное родильное отделение поселковой больницы Мария попала одновременно с якуткой Майыс. Больничную тишину не встревожили крики и стоны двух женщин, положенных рядом на сдвинутые кушетки. Обе молчали: у Марии просто не было сил, а Майыс не проронила ни звука из-за присущей женщинам ее народа терпеливости.