Ариадна Борисова - Божья отметина: Мать

— Это же не мартышкино мясо? — спросила Изочка.

— С чего бы? — удивилась Мария. — Мортыжки все равно что мороженое.

— A-а, как мороженое мясо, — поняла Изочка.

— Есть такая еда — мороженое. Делается из молока или из сливок.

— Почему тогда «мартышки» — как те, что на пальмах прыгают?

— Просто называется похоже.

— А какое оно — мороженое?

— Я же сказала: как мортыжки.

— Хвостатое?

— Мороженое, горе мое!

— А почему называется по-другому?

Мария подумала-подумала и ответила сердито:

— Потому что мороженое — это мороженое, а мортыжки — это мортыжки!

Вечером Степан пошел в ледник и быстро выскочил из него с листом, дрожа от холода: «Ычча!»

Майис отбила кулаком с обратной стороны листа пристывшие к железу лепешечки-раковины. Изочка никогда ничего подобного не пробовала. Как сливки с «луны», но в сто раз вкуснее.

Потом она говорила девочкам в бараке, что ела мороженых мартышек, а они смеялись и не верили. Какими бывают сливки, они тоже не знали.

Посредине домика Майис стояла беленая известью печка, а вдоль стен — орон, деревянные нары, накрытые выделанными конскими шкурами и плетенными из конского волоса циновками, с горками разновеликих подушек и лоскутных одеял в изголовьях. На маленьком смешном столике с резными ножками-копытцами были разложены начатая вышивка, крохотные берестяные чашечки с бисером, туес с разноцветными нитками и накрученными на палочки коровьими сухожилиями для торбазов. Круглая бархатная подушечка во все стороны щетинилась иглами. Иглы с большими отверстиями — «как глаза у русских», — говорила Майис, — предназначались для разного шитья, а тонкие, с узкими «якутскими» глазками, — для вышивки. Изочка любила раскладывать бисер в чашечки по цветам. Майис показывала, как надо вышивать, но девочка не могла долго высидеть, ей быстро наскучивало монотонное нанизывание и закрепление бисеринок. А проворные пальцы Майис делали все так ловко и красиво, одно удовольствие смотреть.

В правом углу расположилось царство Степана. Под маленьким верстаком поблескивали отполированные рукоятки стамесок, рубанков, коловоротов, в густой тени угадывались волнистые контуры шаблонов-бало, в которых сгибают деревянные лыжи с камусным покрытием для зимней охоты. На гвоздях висели ружье в кожаном чехле и охотничьи ремни, на полочке примостились рожки с порохом, манерки с дробью, мешочки с бумажными самодельными пыжами и покупными войлочными, деревянные капканчики-черканы и петли на зайцев и куропаток. Изочке нравилось темное, мягкое и кровянистое заячье мясо. У куропаток оно белое-белое, но сухое и слегка горьковатое.

Марии предложили работу в городской конторе и пообещали дать комнату в общежитии.

Собрались переезжать в первый же день лета. Мария связала нехитрые пожитки в три баула, втиснула их в жестяную ванну, сверху прикрыла тазом и кое-каким кухонным скарбом, прикрутила проволокой к ручкам кастрюльку, сковородку и чайник — вот и все имущество.

Провожать пришла вся семья Майис.

— Ой, какая красивая! — в восхищении запрыгала Изочка с накинутой на плечи пушистой шубкой из оленьего меха. Старая жеребячья шубка вытерлась, износилась, да Изочка и выросла из нее. Непонятно, когда Майис успела приготовить новую, вышитую разноцветным бисером по подолу и обшлагам, с полосой сатинового кумача, пристроченного к спинке бязевого подклада, крашенного настоем лиственничной коры.

— Во всем, что красного цвета, сидит дух огня-дедушки, — сказала Майис. — Он и греет, и охраняет от дурных глаз и злых духов-иччи.

— Опять духов вспомнила, — засмеялся Степан. — Сгинули давно якутские духи вместе с русскими чертями.

— Ок-сиэ! Как будто я не видела, как ты своих кузнечных духов, живущих в горне, салом да лепешками угощаешь, — усмехнулась Майис.

Сэмэнчик протянул Изочке что-то маленькое, обернутое в кусочек шелковистой шкурки суслика-евражки. Она развернула, а там продолговатый пестрый камешек с дырочкой посередине. Мальчик нашел его летом на речке.

— Это курицын бог. Так моей маме твоя Мария сказала.

— Куриный бог, — поправила Майис. — Удачу приносит.

Степан, давно уже смущенно крутившийся возле Марии, раскрыл кулак, и она ахнула — в его ладони лежали серебряные серьги, испускающие в свете окна голубоватое сияние.

— Из остатков твоей ложки сделал, — объяснила довольная Майис. — Серьги похожи на букву «ж» — на женщину, правда? Это и есть женщина. Смотри, кружок под зацепкой — голова, треугольник под ним — платье, а внутри — живот, видишь? В нем ребенок сидит. И нижние висюльки — дети. Такие серьги в старину дарили женщинам, когда желали им счастья.

— Махтал, спасибо… Они… чудесные, — прошептала Мария с комком в горле. — Я и забыла, что когда-то носила сережки…

Майис помогла ей вдеть украшения в уши.

— Сейчас я встану за окном, — сказал Степан, — у меня рубашка темная, окно станет как зеркало, и ты в него посмотришься.

Он выскочил за дверь. Все столпились у окна. Мария не узнала себя: из смутного отражения на нее смотрела прекрасная незнакомка со светлым лицом в ореоле дымчатых волос. В ее ушах белели крупные серьги-женщины. Мария помотала головой, вгляделась, и вдруг ей почудилось, что она и впрямь видит грациозно покачивающихся женщин в нарядных оборчатых платьях, которые идут поодаль за весело бегущими детьми…

— Ты очень красивая, — вздохнула Майис. — Знаешь, всякое бывает. Может, там, в городе, найдешь свое счастье…

Мария всплеснула руками:

— Ой, чуть не забыла, — и сдернула платок с таинственной горки, возвышавшейся на столе, — это тебе!

— О-о-о! — только и смогла воскликнуть Майис, с размаху усевшись на голые доски кровати.

Под платком скрывалась швейная машинка! Не совсем, правда, новая, и без футляра, но расписанная по бокам черной лакированной «талии» будто изнутри светящимся серебристым узором, с покрытыми блестящим никелем деталями, с белой костяной ручкой на изящном изгибе рукоятки она была чудо как хороша.

Изочка знала, каких трудов стоило Марии купить эту машинку. Весь год она подтягивала по русскому языку нерадивого сына начальника. Пришлось, конечно, добавить — на доплату ушли деньги, вырученные от продажи настенных часов с боем.

Майис любовно огладила машинку ладонью, крутанула ручку, и пришел в движение, ровненько застрекотал послушный механизм, деловито застучала острым клювом никелированная цапля…

Когда радость от подарков поутихла, Майис заплакала:

— Как я буду без Изочки, без моей чычаах-птички?

Мария обняла Майис и тоже пригорюнилась:

— А как мы без вас?

— Ну-ну, потоп начался, не на край света, всего-то двое суток пути до города, а если лошадь резвая, так и того меньше, — заворчал Степан и вынес ванну с вещами на улицу. У дороги уже ждала телега, запряженная заводской лошадкой, — начальник на прощание разрешил переезжающим воспользоваться казенным транспортом.