Юрий Семенов - Тропа обреченных

Весник живо ушел.

— Должен сказать, — задумчиво продолжал Киричук, — что сегодня утром завершилось то, на чем мы должны были поставить точку по крайней мере весной. Мне с первых же дней работы на Волыни стало известно о некоем Помирчем, пособнике оуновцев, у которого в доме, предполагалось, есть что-то большее, чем обычный постой. Такой, помнится, шел у нас разговор. Верно, дважды мы проводили осмотр хаты и надворных построек. — Но противник оказался хитрее, там орудовал референт по пропаганде — факт, большинству из вас известный.

— Трудно тут винить чекистов, — заступился Рожков. — У Помирчего в Рушниковке все три лаза необычные.

— В случае с хатой Помирчего мы, а прежде всего я сам, заслуживаем строгого наказания, — подвел итог Киричук.

— Всякое бывает, Василий Васильевич, не по шаблону работаем, — все же смягчил разговор еще раз Рожков и собрался пояснить: — Самокритичность — это хорошо, но давайте трезво…

— Куда трезвее, Сергей Иванович, если сейчас, в эту минуту, Кушак, Гном или другой какой кровосос творит свое черное дело. А мы после вчерашнего бегства Кушака уже как будто забыли о нем. Я все это к тому говорю, чтобы вы поняли: паи нужно менять стиль работы, действовать оперативнее, не давать врагу ни минуты передышки. Мы не имеем права на послабления в работе ни при каких обстоятельствах.

— Это верно… — вырвалось некстати у Проскуры.

— Что верно, Павел Гаврилович? — подхватил Киричук. — Вы не опытом ли хотите поделиться, как с творческой инициативой следует выполнять приказ?

— Промашка вышла, Василий Васильевич, — поспешил признать ошибку Проскура.

— Я уж опасаюсь давать вам посложнее поручение. Вдруг у вас опять заснет кто-нибудь при выполнении задания?

— Стыдно признаться, уснул в засаде молодой сотрудник Даниил Сыч, храп пустил… — нахмурился Проскура.

Пока продолжался хохот, Сыч несколько раз взволнованно вытирал лицо платком.

— Пригрелся я под утро, нечаянно получилось… — вызвал новый грохот смеха бесхитростным откровением молодой сотрудник.

Киричук поднял руку:

— Потише, товарищи! Не надо смеяться, не для развлечения собрались. Человек он молодой, в наших рядах считанные дни, он еще не освоился с нашим режимом. Так что не надо потешаться, чтобы самому не стать смешным.

Поднялся Рожков.

— Очень нужный и важный разговор возник у нас, товарищи. Ценность его я вижу в том, что теперь наверняка любой из нас будет самокритичнее.

— Вы поконкретней, Сергей Иванович, — подсказал Киричук.

— Конкретность и заставляет говорить, — охотно продолжал Рожков. — Как вам известно, меня прозвали главнокомандующим «ястребков». Ну, и я, наверное возомнив себя большим начальником, стал мало уделять внимания воспитательной работе и созданию новых боевых групп. Вот в чем, в общих чертах, вижу свою ближайшую задачу.

— Резонно, Сергей Иванович, — поддержал Киричук, решив закругляться. — Я охотно присоединяю ваши слова к высказанному мною соображению насчет последовательной, нарастающей устремленности в работе и надеюсь — состоявшийся разговор принесет нам пользу. А сейчас приказываю: всем по домам! Давайте хоть раз как следует выспимся и отдохнем. — Он взялся за подбородок, потер его и подумал: «Побриться бы не забыть».

Провинциальный Городок под Ровно оказался просторным, уютным и даже несколько оживленным в этот субботний июльский день. Возле кинотеатра на Советской улице было особенно людно. И всюду, куда ни глянь, одни девчата, будто парней в кино не допускали вовсе.

Лука Скоба извертелся весь, пока миновали кинотеатр. Правда, отпуская непотребные шуточки в адрес девчат, он произносил их невнятно. Но Чурин все же одернул его и увел на противоположную сторону, где было не так людно.

— Эх, пригласить бы в ресторацию баб и провести с ними вечерок, — размечтался Скоба.

— Постригись только сперва, — усмехнулся Чурин, подводя Угара к парикмахерской.

Лука охотно сел в кресло к молоденькой парикмахерше, поразглядывал себя в зеркало, разглаживая лицо кончиками пальцев. А когда дивчина принялась за работу, он затараторил без умолку, мешая парикмахерше, и та не раз прерывала стрижку. Анатолию Яковлевичу впору было вмешаться и унять Скобу. Стрижка, видать, понравилась ему. Полюбовавшись на себя в зеркало, он, расчувствовавшись, сунул сотню в руку парикмахерше и разом выпалил столько грубоватых комплиментов, что Чурин едва увел из зала умильно улыбающегося ухажера.

Парикмахерша нагнала их и протянула Чурину сотенную бумажку:

— Оплатите, товарищ, в кассу. Вы вместе, вижу.

Анатолий Яковлевич не знал, что делать: то ли платить в кассу за стрижку, то ли объясняться с Угаром.

— Да сколько же в парикмахерской денег, что надо кассира держать? Это же не банк. Дивчина стригла, разве ей трудно деньги получить? Работу ей доверяют, а деньги, выходит, нет. Нехорошо!

Они проходили мимо городского парка, в котором заливалась гармошка, стараясь заглушить аккордеон, и пели голосистые девчата. Песня лилась широкая, душевная, с высоким подголоском, срывающимся на озорные нотки.

— Что там распелись, не свадьба? — остановился Угар.

— Почему же обязательно свадьба? Захотели и поют. Украинскую песню, между прочим… Слышишь?

— Постой, замолчи!.. — рукой потряс Лука Скоба, с умилением на лице слушая ласкающие слух слова.

Скоба ухватил Чурина за руку и увлек его в парк, нетерпеливо говоря:

— Идем, погляжу. Я им сам подпою.

Из-за деревьев они выскочили к подмосткам эстрады, на которой пел девичий хор.

Лука, волнуясь, стал душевно подпевать.

Закончил он песню в одиночестве, услышав с эстрады возмущенный бас руководителя хора:

— Прекратите хулиганить, не мешайте репетиции! Милицию позову!

Лука повернулся к Чурину, спросил недоуменно:

— Чего он шумит? Кто хулиганит? Я ему сейчас спою в ухо, — намерился впрыгнуть на подмостки обиженный, но Чурин сдержал его, объясняя:

— Репетиция идет, не понимаешь, что ли, помешали мы. Пошли-ка отсюда.

Лука подхватил Чурина под руку.

— Товарищ! Минуточку! Прошу, погодите, — спрыгнул с эстрады руководитель хора и ухватил Луку за плечо. — Вы уж извините, что я вас обругал, не обижайтесь. Нам так трудно с репетициями: то не все соберутся, то негде, то музыкального сопровождения нет…

— А наше какое дело? — прервал его Угар.

— Я объясняю… У вас такой прекрасный голос, вам бы петь…

— Не вышло вот, настроение отбили. Идем пить, — начал дурачиться Скоба, польщенный похвалой.

— Поступайте к нам в хор, товарищ, у вас распрекрасные данные.

— Сколько грошей платить будете?

— Как сколько? Это дело для души, добровольное, у нас хористам не платят.