Энн Тайлер - Блага земные

— Нет, подожди, пожалуйста.

— Я должна отдохнуть.

— Но я хотела спросить, что с Солом, — сказала мисс Фезер. — В последнее время он сам не свой.

— А мы все?

Она расстегнула застежку, сбросила накидку и подбежала ко мне. Возбужденная маленькая женщина, размахивающая серебряным пистолетом.

— Послушай, — начала она. — Я давно хотела тебе сказать: он твой муж. Может, вам поехать вместе отдохнуть? Я бы приглядела за детьми.

— Отдохнуть? Мисс Фезер, мне кажется, я отдыхаю, если мне удается хоть на минуту вырваться из маминой спальни.

— Но, милая…

— Все равно, спасибо вам.

Я поднялась наверх, сняла туфли и тяжело опустилась на край постели. Сола не было. У него появилась привычка подолгу гулять перед сном. Я была предоставлена самой себе, можно спокойно засунуть руку в карман юбки и вытащить оттуда фотографию моего настоящего «я». Девочка улыбалась, беспечно, бесстрашно, но мои глаза слишком, устали, и я не могла как следует рассмотреть ее. Она словно состояла из разрозненных частей. И я никак не могла собрать их воедино.

Что же подучилось из тебя в конце концов? Какая ты теперь?

В конце декабря маму увезли в больницу. Я была против, но доктор Портер сказал, что я сама на себя не похожа, к тому же, по его словам, мама, пожалуй, и не заметит этого. Теперь она почти все время была без сознания. К ней присоединили множество разных проводов и приборов. Она лежала молча, с закрытыми глазами. Казалось, она ведет себя так нарочно — не спит и не в беспамятстве, а просто отгораживается от меня, обнимает свое никому не ведомое когтистое чудовище. Я ревновала ее к нему. Сиделки отсылали меня домой, но я оставалась с мамой, упрямо вцепившись в ручки кресла.

Эймос принес мне сандвич «биг-мак» — фирменную котлету в булке, — и вместе с ним в палату ворвался запах прекрасной будничной жизни. Я отказалась уйти с ним, он оставил сандвич на столике и быстро удалился по коридору. Его мокасины негромко, сердито и укоризненно поскрипывали. Потом явился Джулиан, нервный, взвинченный, одетый так, будто собирался провести вечер на скачках. Передал мне записку от Лайнуса: «Не могу посещать больницы. Не выношу этой обстановки. В знак сочувствия к тебе веду детей в кафетерий есть пиццу». Я поблагодарила Джулиана, и он ушел своей танцующей походкой.

Появился Сол. Остановился, пригнувшись в дверях, оглядел палату и только потом вошел. Сел в кресло рядом со мной и поддернул черные брюки на костлявых коленях. Неуклюже вытянул вперед шею.

— Ты поела? — шепотом спросил он.

— Да.

Сандвич лежал нетронутым на столе. Я была сыта его запахом.

— Как она?

— Все так же. Можешь говорить громко.

Он откашлялся. Положил на колени Библию, вытащил очки для чтения и протер стекла кончиком галстука. Потом надел очки и раскрыл Библию. Я снова стала наблюдать за мамой. Она была похожа на сморщенный воздушный шар. Лишь все эти провода удерживали ее на Земле. Без них она бы поднялась вверх, спокойная и невозмутимая; и вылетела в окно. Я хмыкнула. Покосилась на Сола в надежде, что он не заметил. Он смотрел не в Библию, а прямо перед собой. Лицо его было угрюмым.

— Сол, — сказала я.

Он перевел взгляд на меня…

— Что с тобой?

— Я только и делаю, что посещаю умирающих, — проговорил он. — Даже чаще других проповедников.

— Ты в самом деле очень часто их посещаешь.

— Может, потому, что я не способен их утешить.

— Ты? Почему?

— Не знаю, что им сказать. Не люблю умирающих.

— Успокойся, — сказала я.

— Иногда мне кажется, — продолжал он, — что нам без конца повторяют один и тот же урок; снова и снова, до тех пор пока мы его не усвоим. Мы стоим, а перед нами крутится то же самое.

Я представила себе карусель с маленькими пегими лошадками. Это меня немного успокоило. Но Сол захлопнул Библию и наклонился ко мне, заглядывая прямо в глаза.

— Так будет до тех пор, пока мы как следует, не усвоим урок, — повторил он. — Простим, раскаемся или сделаем правильный: выбор. Исправим то, чего не сумели сделать в первый раз…

— Может, ты прав, — сказала я.

— Я снова и снова, повторяю себе: все это.

— Понимаю.

Мне стало чуточку не по себе. Наверное он почувствовал это, потому что вдруг как-то обмяк и откинулся на спинку стула.

— Вот. Именно это я хотел сказать тебе.

— Понимаю, — повторила я…

— Пойдем домой, Шарлотта?

— Не могу.

— Но она ведь не придет в себя. Ты слышала, что сказал доктор Портер?

— Не могу Сол. А ты иди.

И немного погодя он ушел. Собирался он шумно, меня: раздражал этот шум. Отвернувшись, я ждала, когда же он уйдет, удивлялась, почему, он медлит в дверях. Наконец он исчез.

Теперь мама принадлежала только мне. Я все еще не могла отпустить ее от себя. Она оставалась, как неразрешимая задача, над которой мучительно бьешься, проклиная все на свете. Она измотала меня, истерзала и вот теперь умирает, не ответив ни на один важный вопрос, не открыв мне ни одной серьезной истины. Небольшой холмик на постели, бесцветный, загадочный. Я была в бешенстве.

Около полуночи она сказала:

— Что-то давит мне на ноги.

Я наклонилась к ней. В синеватом свете ночника на меня смотрели полузакрытые чужие глаза.

— Мама… — сказала я.

— Что у меня на ногах? — спросила она срывающимся, хриплым голосом. — И на руках тоже. Их-чем-то связали. Что случилось?

— Ты в больнице.

— Сними с моих ног это одеяло, Шарлотта.

— Мама, ты давно проснулась?

— О боже, ноги.

Я встала, пошарила в карманах юбки, блузки и чуть было же закричала, но потом вспомнила про кофту.

— Мама, посмотри. — Я включила небольшое бра у изголовья ее кровати. Она вздрогнула и закрыла глаза. Я поднесла фотографию к ее лицу. — Посмотри, мама.

— Убери свет.

— Это очень важно, — настаивала я. — Чья это фотография?

Она отвернулась, покачала головой в знак протеста, но чуть приоткрыла глаза. Потом опять закрыла.

— Это я.

— Кто?

— Я же сказала: это я. В детстве.

Я уставилась на фотографию.

— Ты уверена?

Она безучастно кивнула.

— Но… я думала, это твоя родная дочь. Та, с которой меня спутали в больнице.

— Больница! — Она снова открыла глаза, медленно, нахмурясь, оглядела темный потолок. — Я не давала согласия, чтобы меня положили в больницу.

— Мама, я говорю о той больнице, в которой ты родила ребенка. Помнишь, у тебя родился ребенок?

— Это был такой сюрприз, — сказала мама.

— В самом деле.

— Подарок. Кукла в коробке.

— Вот именно…

— Не представляю, как это могло случиться. Мы так редко спали вместе.

— Не об этом речь, мама, я о ребенке. Ведь ты считала, что я не твой ребенок.

— Ребенок? — сказала она, словно собравшись с силами. — Это был не чужой ребенок. Это была ты, Шарлотта.