Хулио Кортасар - Экзамен. Дивертисмент

– Я знаю, что произошло, – сказал Луисито Стеймберг. – Этот сеньор с челочкой отнял расческу у сеньора тестя этого сеньора.

– Вы это видели?

– Видеть не видел, потому что в этот момент…

– Совершенно точно, – сказал сеньор Фунес. – Как раз подошла моя очередь причесываться.

– Как сказать, – возразил сеньор с челочкой, выглядевший уязвленным. – Я увидел: расческа на полочке – и взял ее.

– Неправда, – сказал сеньор Фунес, делая попытку выйти из строя. – Вы не стояли в очереди, и схватились вы не за расческу, а за цепочку.

– Какая разница, – сказал сеньор с челкой. – Если к вам ближе цепочка, вы дергаете за нее и получаете расческу.

– Но очередь на расческу была моя. И я уже держал ее в руке. Только взял, как вы дернули за цепочку и вырвали ее у меня из рук.

– С серьезным риском для рук сеньора, – сказал Пинчо Лопес Моралес. – Посмотрите на мои пальцы: порезаны расческой, какой-то негодяй вырвал ее у меня из рук.

– Умерьте свой пыл, – сказал инспектор, – и не говорите, пока вас не спросят, к вам это тоже относится – и к вам.

– Из-за ничего такой шум поднимают, – сказал сеньор с челкой не слишком спокойно.

– Замолчите. Значит, имело место рукоприкладство?

– Совершенно верно, – сказал сеньор Фунес, немного успокаиваясь. – Он меня так толкнул, да, сеньор, толкнул – я чуть не упал на других сеньоров.

– Фигня, – сказал сеньор с челкой. – Видели бы, какого пинка отвалил он мне.

– А вы чего хотели? – закричал сеньор Фунес. – Чтобы я отвалил вам благодарность?

– Замолчите! – крикнул инспектор. – Что было потом?

– Видите ли, потом все перемешалось, – сказал Пинчо. – Я бы взял на себя смелость определить дальнейшее как стремление двадцати человек покончить с другими девятнадцатью с целью завладения расческой. С социологической точки зрения… – И он расхохотался, глядя на Хуана, которого мучило точно такое же желание. «Ну и псих, – подумал Хуан. – Называется, построил план на весь остаток дня».

– Вам, – инспектор выбросил вперед палец-телескоп, – вам не поздоровится, если будете так резвиться. Ну-ка, скажите, – он нацелил палец на парнишку с перепуганным лицом, который до сих пор не проронил ни слова, – что было потом?

– Страшная свалка, – ответил допрашиваемый. – Меня толкали со всех сторон.

– А вы, конечно, святой и пальцем не шевельнули.

– Сначала – нет, – неожиданно ответил вопрошаемый. – А потом сделал все возможное, чтобы расческа оказалась у меня.

– И вы – тоже.

– Но она переходила из рук в руки.

– Как фальшивая монета, – пробормотал Пинчо.

– Когда же драка закончилась?

– Когда вошел я, сеньор, – свирепо сказал полицейский. – И вот привел их всех сюда.

Инспектор поглядел на сеньора с челкой. Потом вытер лицо грязным платком. За дверями кто-то тревожно свистнул, и дверь немного приоткрылась. И осталась так, словно кто-то собирался войти.

– Давайте документы, – сказал инспектор, оглядев платок и снова вытирая им лицо. Никак не реагируя, он слушал бормотание: да, но у меня нет ничего с собой, кому же придет в голову идти в концерт со всеми своими бумагами, можете позвонить мне домой, вы не имеете права, я к этому абсолютно не причастен —

на улице меня ждет жена.

– Замолчите, – сказал инспектор, стукнув ладонью по столу. – Давайте имена, фамилии.

Он сел и раскрыл синюю тетрадку. Резко зазвонил телефон, полицейский посмотрел на инспектора, ожидая, что тот велит ему снять трубку. Сквозь приоткрытую дверь доносились разговоры ожидавших, пронзительный крик разносчика газет, снова свист.

– Возьмите трубку, Кампос, – сказал инспектор полицейскому, производившему арест. – Почему дверь открыта?

– Пришел офицер из Управления, сеньор, – сказал полицейский, стоявший у двери. – Хотел войти, но остановился с…

– Ну-ка, вы, – сказал инспектор сеньору Фунесу. – Документы.

– У меня их нет, – сказал сеньор Фунес, тяжело дыша, воротник его рубашки был мокрым от пота. – Может, вам сгодится мое пенсионное удостоверение?

– Ну да, ну да, – говорил полицейский в трубку. – Позвоните попозже, сейчас никого нет.

Инспектор посмотрел в удостоверение, потом на сеньора Фунеса, снова в удостоверение.

– Я целиком и полностью к вашим услугам, – сказал сеньор Фунес. – Я действовал в соответствии со своими обязанностями перед лицом невообразимого нарушения справедливости. И отдаю себя в распоряжение правосудия.

– Я уже понял, что вы отдаете себя в распоряжение, – сказал инспектор, – так что замолчите.

Хуан выскочил вперед, и теперь только стол отделял его от инспектора.

– Это вы замолчите, – сказал он. – Вы не имеете права так обращаться с этим сеньором.

– Иди сюда, – сказал за спиной Пинчо. – Не затевай скандала.

Инспектор встал. Полицейский, отвечавший по телефону, в мгновение ока оказался рядом с Хуаном, рука схватилась за пистолет. В приоткрытую дверь вошел офицер, чудовищно толстый мулат. За ним ворвался шум. «Кончайте там!..» – крикнул кто-то пронзительно, но дверь захлопнулась, оборвав фразу на половине.

– Подождите минуту, – сказал инспектор тихо, сверля глазами Хуана так, что тот почувствовал холод внизу живота. Инспектор вышел из-за стола и подошел к офицеру, остановившемуся у двери.

– Я все уже знаю, – сказал офицер. – Немедленно возвращайся на Морено. Там серьезно.

– А эти люди…

– По домам, сию же минуту. Тут ничего страшного. Отпускайте их.

– Видите ли…

– Приказ сверху, че.

Пинчо вышел первым, вежливо попрощавшись. Хуан забрал удостоверение дона Карлоса – тот оставил его на столе – и вышел вместе с тестем и со Стеймбергом. Инспектор повернулся к ним спиной, полицейский стоял у открытой двери, как тюремный надзиратель.

– Наконец-то, – сказала Клара, пытаясь улыбнуться. – Вас пытали?

– Да, бенгальскими огнями. Пошли, пошли отсюда скорее.

– Какая жара, – сказал Пинчо, вздыхая. – Че, сколько народу собралось, как на Нюрнбергском процессе. Позвольте, сеньора, позвольте.

Когда вышли на дневной свет, он недоуменно заморгал.

– Я и забыл, что еще белый день, – жалобно сказал он. – Уолли, образец верности, пошли в какое-нибудь прохладное и темное местечко.

Стеймберг, примолкший и как будто напуганный, вышел за ними и ушел, не попрощавшись. Хуан с репортером эскортировали сеньора Фунеса и Клару. На углу Тукуман и Свободы подвернулось свободное такси. Хуан посмотрел на часы.

– Поезжайте домой, дон Карлос, и отдохните немного. А мы с Кларой пойдем пешком в центр.

– У вас еще есть время, – сказал сеньор Фунес. – Можно выпить шоколаду.

– Нет, нет, – сказала Клара. – Поезжай, папа, поспи немного и прими бром. А завтра…

Проехала пожарная машина и заглушила ее слова. Хуан с удивлением принюхивался к воздуху и смотрел на Луисито Стеймберга, который на остановке ждал трамвай. Трамваев не было, только редкие машины.