Хулио Кортасар - Экзамен. Дивертисмент

– Хотим маркополо, – сказала Стелла. – Наверное, красивое.

– Давай маркополо, – сказал репортер. – Разобьем, по крайней мере, монотонность, единственное, что осталось неразбитым.

– Боюсь, не вспомню, – сказал Хуан. – Дурацкое стихотворение, написано совсем в иные времена.

– Именно поэтому, – сказала Клара и легла щечкою ему на плечо. – Именно поэтому, Хуан.

– Ладно, ладно, сейчас, – пробормотал Хуан. – Я написал его, когда мне нравились слова, эта поэтическая игра. Иди сюда, Андрес, присоединись к публике. Тайфер вновь шествует по Гастингскому полю, но вместо песни о сражении дарит нам утреннюю серенаду или мадригал —

– видишь, все возвращается, слова dont je fus dupe [96] Которыми я был одурачен ( франц .). . Да, старуха, мы достойны маркополо, а потому —

МАРКО ПОЛО вспоминает:

– Замечательно, – сказал репортер. – Сверкающее, многоцветное стихотворение.

– Помолчите, – сказала Клара. – Это – мое, оно мне нравится, и, кроме того, оно из иной поры. Небольшое воспоминание специально для меня, колечко на память.

– Действительно, отдает иным миром, – сказал Хуан. – А вообще-то, Клара, тому назад совсем немного лет…

– Ты прав, – сказал Андрес, наклоняясь к репортеру, который уставился в стакан. – Этот тип повторил мне свое предложение.

– Понятно, но они не хотят уезжать.

– Конечно, не хотим, – сказал Хуан, и ему вдруг вспомнилась его квартира и ваза, а в ней – цветной кочан, один в доме, цветной кочан в квартире, один-одинешенек.

– И плохо делают, – сказал репортер. – Потому что, кроме всего прочего, там, на улице, человек, который все время ходит за ними по пятам.

– Как? – сказал Хуан и выпрямился. Рука Андреса легла на его плечо. Он сел на стул. Клара схватила его за пиджак. – Абель —

– Спокойно, – сказал Андрес. – Бежать на улицу – не выход.

– Как странно, но я это понял только сейчас, – сказал репортер Стелле. – А все из-за теплого пива —

этой мерзкой мочи, сваренной орангутангом в полотняном костюме, тухлой мочи, приготовленной женщиной, питающей пустые иллюзии, —

из-за этого пива, что бродит у меня под кожей лица.

– Да, вижу, ты здорово набрался, – сказал Андрес. – Но ты его видел или нет?

– Сигарету закуривал, – сказал репортер. – На углу Бушара.

– Дайте я выйду на минуту, – сказал Хуан очень спокойно. – Посмотрю – и все. Ты не представляешь, как мне хочется поговорить с Абелем.

– А поговорить тебе надо не с Абелем, а с Калимано, – сказал Андрес. – Стелла, пойми хоть ты, что —

Стелла взвизгнула, бабочка (а за ней еще одна) запуталась у нее в волосах. Матрос в глубине зала передразнил ее – тоже взвизгнул, а следом за ним и другой. Женщина, только что вошедшая в зал, быстро обернулась на визг и вскинула вверх руки, словно защищаясь.

– Бедное чешуекрылое, – сказал репортер. – Вот оно, смотрите, какое у него шелковистое брюшко.

– Жуть, – сказала Стелла. – На крыльях – как будто буквы.

– Реклама, – сказал репортер. – Какие-нибудь мерзкие призывы. Смотри-ка, Джонни, смотри, начинается. Пошли отсюда скорее, пахнет жареным.

Кто-то на улице, видно, бросил камень, и тот гулко ударился о крышу. В глубине зала закричали, визгливо захохотали и полупьяный матрос —

сгреб в охапку бутылки с полки за стойкой, —

но одна (с грапой) выскользнула и разлетелась вдребезги, наполнив воздух сладковатым запахом, заглушившим и табачный дым, и туман —

«Куда дальше, – подумал Андрес, вскакивая на ноги. – Ну, старик, теперь каждый думает сам. В такой миг каждая жаба ищет свой колодец».

– А теперь, когда ты решилась оставить в покое мой пиджак, – сказал Хуан, – я думаю, ты не станешь противиться тому, чтобы я вышел и посмотрел, там ли Абелито.

– Бывают поступки и поступки, – устало сказал Андрес. – Настоящие и все остальные. И лучший твой поступок на данный момент называется Калимано.

– Но мы не хотим уезжать, – сказала Клара, глядя на него с нежностью.

– Остаться означает Абель, – сказал Андрес. – Послушайте, ребята, вам никак нельзя остаться. Этот камень, брошенный в крышу, предназначался не ему, не Стелле и не мне. Его бросили в вас. – В зале стоял такой гвалт, что Андресу пришлось повысить голос. – Какая жара… Посмотри на свои руки, Клара. Дотронься до лица. Нужен другой воздух, чтобы твоя кожа высохла от пота.

– Дело не в том, что я хочу остаться, – сказала Клара. – Просто я не вижу, почему надо уезжать.

– Давайте втроем выйдем на улицу, – пробормотал Андрес. – Возможно, там вы увидите.

– Увидим Абеля? – спросил Хуан, поднимаясь.

– Возможно, – сказал Андрес. – Стелла, останься с репортером, он совсем засыпает.

– Расскажете потом, – сказал клевавший носом репортер. – I am Ozimandias, king of kings [100] Я – Озимандиас, король королей ( англ. ). —

что в переводе означает… Ладно, материала – на полную колонку корпусом…

– На много колонок, – сказал Хуан. – Для Озимандиаса. Спи, репортер, а Стелла заботливо будет охранять твое похмелье.

– Я, – сказал репортер, – не сплю.

Андрес отступил в сторону, пропуская вперед Клару с Хуаном. Положил было свой бумажник в карман Стеллы, но снова достал и вынул из него пару купюр.