Чезар Петреску - Патриархальный город

— Что с тобой, Джузеппе, малыш? — спросил он с доброжелательной улыбкой.

— Я получил письмо от Габриеле д’Аннунцио. Он пишет, что ждет меня. Хочет поглядеть, каков я с лица, дядя!

— Боюсь, он будет слегка разочарован… У тебя в лице еще много чего от Альберто. Но это пройдет… Уже заметны кое-какие признаки перемены.

Взяв племянника за подбородок выпачканными в кирпичной пыли пальцами, он осмотрел его лицо взглядом специалиста, который, взглянув на контуры стены, еле видной из-за лесов, может представить себе всю кладку в окончательном виде. Закончив осмотр, он разразился потоком приказаний, понуканий и брани по адресу цыган, которые, укрывшись в тенечке, покуривали цигарки, скрученные из гигиенической бумаги. И вдруг замолк, следя внимательным глазом охотника за сценой, которая его необычайно заинтересовала.

— Джузеппе, что это там за женщина в черном платье?

— Это госпожа Адина Бугуш. Весьма незаурядная особа, которая, по слухам, чувствует себя здесь изгнанницей…

Адина своей обычной медлительной кошачьей походкой шла через площадь.

— А вон тот тип?

— Господин Тудор Стоенеску-Стоян. Учитель, лектор…

— Знаю-знаю! Писатель, романист… Мне о нем уже все уши прожужжали…

Тудор Стоенеску-Стоян наискось пересек дорогу Адине Бугуш. Поклонился. Сделал нерешительное движение, словно собираясь остановиться. Но женщина прошла дальше.

— А тот… Коротышка, с ранцем на спине?

— Господин Пику Хартулар. Адвокат, чрезвычайно проницательный и остроумный, которого многие боятся.

Пику Хартулар, наполовину скрытый стволом ветвистой липы, казалось, был поглощен чтением газеты, прячась за ней, как за ширмой.

Взгляд его, потерянный и лихорадочный, блуждал, однако, далеко по-за газетным листом.

— А зачем это тебе, дядя? — удивился Джузеппе.

Карло Ринальти не стал делиться своими мыслями.

— Так, низачем… Надо же и мне познакомиться кое в кем из персонажей вашего города…

Он пребывал в задумчивости, пока все не исчезли из виду. Адина Бугуш повернула на Большую улицу. Тудор Стоенеску-Стоян обходным путем — в клуб и редакцию «Кэлимана». Пику Хартулар выбрался из-за липы и отправился в кафетерий «Ринальти» прочесть, теперь уже на самом деле, о последних политических событиях на последней странице газеты.

Эта сцена повторялась изо дня в день всю неделю. А может быть, и больше.

Всего неделю наблюдал ее Карло Ринальти. Но своим охотничьим взглядом успел уловить движения и взгляды подстерегавших друг друга мужчин и отчужденное безразличие женщины. Все это напоминало ему ситуацию, знакомую опытному стрелку. В подобных обстоятельствах, забывая про осторожность и теряя чувство самосохранения, легко попадают под выстрел тетерева, оленя, козлы и прочая лесная дичь, если прежде, чем получить пулю или заряд дроби, не успевают подраться между собой и сами уничтожить друг друга.

— А теперь, возвращаясь к нашим делам, Джузеппе, могу тебе сообщить… Я договорился с Антонией. Вчера получил от нее ответ. Я хочу, чтоб она повидала тебя, познакомилась со своим племянником. Так что на каникулы ты на неделю съездишь в Бухарест!.. Да и мальчикам моим пора возвращаться домой… Что касается экипировки для поездки в Италию — за этим у нас дело не станет…

— Спасибо, дядя…

— Ладно, ладно! Меня благодарить нечего. Я делаю это не для тебя. Для деда Джузеппе. Думаю, теперь он тоже не стал бы настаивать, чтобы ты сделался содержателем кофейни и занял за стойкой место Альберто…

— Дядя…

Но Карло Ринальти его уже не слышал. Расставив ноги в красных от пыли гетрах, он без видимых причин вдруг разразился залпом звонких проклятий, просто потому, что только таким заменителем бича можно было подвигнуть цыган-чернорабочих выплюнуть изо рта окурки и на пять минут включиться в состязание на побитие рекорда скорости в беге вверх-вниз по гибким деревянным мосткам, с грузом кирпича за спиной, подобно рабам Хеопса.

Старуха Лауренция Янкович пробудилась от своих снов.

Раскрыла потускневшие от слез глаза, — кругом густой мрак. Напряженно прислушалась. За окном бушевала гроза, барабанил по стеклу дождь, шелестели на ветру листья, а ей снова и снова снился все тот же сон. Вдруг послышались долгожданные шаги, негромкий стук в дверь и знакомый голос, зовущий ее. Но, как всегда, это был всего лишь мучительный самообман. Да зловещий стон дождя в ночи.

Вздохнув, она опустила голову на подушку. Закрыла глаза. Задремала.

Сколько времени прошло? Мгновение? Час?

Вздрогнув, она проснулась во второй раз. На этот раз с томительным, словно наваждение, чувством, будто там за дверью, сквозь дождь, ветер и ночь, к ней ищет дорогу чудо, которого она так долго ждала. А шаги и впрямь приближались. Слух ее отчетливо различал их в шуме непогоды. Она прижала к тощей груди иссохшую руку. Голова ее поникла, — словно сук, сломанный стихией, что сотрясала за окнами ветки ореховых деревьев. Господи, к чему эта пытка надеждой, второй раз за одну ночь? Она знала, что последует дальше. Стук в дверь, она спросит, кто там, и услышит знакомый ответ, а когда поспешит к двери — ее встретит тьма, пустота и ветер. Все точь-в-точь, как в каждом сне.

И все-таки шаги приближаются. Вот они скрипят по песку дорожки, что ведет к дому. Теперь — под окнами, и замирают на единственной каменной ступеньке перед дверью. Незнакомый кашель. Затем негромкий стук.

Раз, два, три. Все в точности, как во сне.

— Кто там? — в изнеможении простонала она, задавая свой еженощный вопрос.

— Я! — ответил чужой голос. — Я! Открой!

Старуха протерла глаза. Не выбежала на середину комнаты, спеша к двери, как бывало во сне. Слишком чужой был этот голос! Может, это всего лишь наваждение, только еще более жестокое, чем прежде?

— Да открой же, наконец! — повторил голос, уже в сердцах. — Я это, какого черта?!

— Постой, засвечу, Ионикэ… Не уходи, Ионикэ, не уходи!..

Руки ее тряслись, нащупывая выключатель.

Тряслись, отодвигая засов.

Через порог вместе с дождем и ветром ввалился долговязый мужчина, в черном прорезиненном плаще и надвинутой на глаза кепке.

Он остановился, жмурясь от яркого света. Отвратительно воняло мокрой резиной; струйки воды потекли по половику, на котором, играя, ползал когда-то настоящий Ионикэ, с фотографии Лауренции Янкович. Старуха глядела на него, окаменев, расширенными от страха глазами, с полуоткрытым ртом и повисшими как плети, руками под наброшенным на плечи платком.

Незнакомец стащил с головы кепку, швырнул ее на стул и ухмыльнулся:

— Хорошенький прием! Я ждал большего, старушка!

— Ионикэ… — пролепетала Лауренция Янкович. — Это и впрямь ты?