Николай Москвитин - Повесть о Макаре Мазае

Каркерт вышел, оставив дверь приоткрытой. Вскоре в комнату вошли трое гитлеровцев. Они усадили Мазая в кресло и застегнули ремни.

— Операцию «обер-сталевар» пора заканчивать, — заключил Шаллерт. — Она недопустимо затянулась.

Он нажал кнопку.

— Введите террориста! — приказал Шаллерт появившемуся в дверях гестаповцу.

Двое полицейских ввели в комнату знакомого Мазаю слесаря Василия Головенченко. Его швырнули в кресло и застегнули, как и на Мазае, ремни.

— Узнаешь, — спросил Шаллерт, указывая на Мазая.

— Кто ж его не знает!

— Когда стрелял в полицейского, чье задание выполнял? Когда и где встречался с Мазаем? Откуда у тебя оружие? Давно знаком с Мазаем и Пащуком? Где в последний раз видел Лута?

Головенченко молчал.

— Разбудить его! — приказал Шаллерт.

Полицейские принялись избивать Головенченко резиновыми дубинками.

Мазай, пытаясь разорвать ремни, собрал все силы, поднялся и рухнул на пол вместе с креслом.

— Убрать, — указал Шаллерт на Головенченко.

В комнату одного за другим приводили арестованных, привязывали к креслу и избивали.

— Вы будете работать на заводе вместе с Мазаем, если он пожелает включить вас в свою смену. Ему предоставляется право избавить вас от физического воздействия, — объявлял Шаллерт каждому перед избиением. — Имейте в виду, достаточно одного лишь слова господина Мазая, и вы будете освобождены.

Стиснув зубы, Мазай сидел неподвижно, сжимая кулаки. Был он белее листа бумаги.

— Теперь мы приступим к обработке вашей персоны, господин Мазай. Но сначала я должен объявить три параграфа обвинения:

— Первое, — начал читать Шаллерт. — Следствию известно, что рабочие Азовского завода № 2 не выходят на работу, устрашенные подпольной большевистской организацией. Вы, Мазай, конечно, не можете не иметь к ней отношения. «Отдельные рабочие заявляют, что они опасаются вступать в контакт с немецкими властями из-за прямой угрозы физической расправы, или, как они выражаются, «народной мести»». При этом упоминается ваше имя, Мазай.

Второе. Две крупные подпольные организации были связаны с вами. Это показали на следствии некоторые арестованные. И вы, бесспорно, являетесь связующим звеном между этими организациями и другими, еще не раскрытыми нами.

Третье. Нам нужна броневая сталь, которую вы со своими коллегами варили до нашего прихода в Мариуполь. Но вы не решаетесь сотрудничать с нами не только по идейным соображениям. Не сомневаемся, что вы опасаетесь каких-то людей, которые могут угрожать вам за сотрудничество с немецкими властями. Вы откроете нам, что это за люди. И мы освободим вас из-под их власти.

Вы назовете также известных вам других участников мариупольского подполья.

Мазай вскинул голову, глаза его вспыхнули. Он перебил Шаллерта:

— Могу назвать подпольную организацию. Это — население всего Мариуполя за исключением нескольких предателей.

— Оставим в стороне риторику и продолжим серьезный разговор. — Шаллерт нажал кнопку.

— Ваша беда, Мазай, в том, что вы обладаете богатырским здоровьем. Совсем недавно нас огорчила безвременная кончина одного из арестованных учителей. Его допрос обещал важные сведения. Но учитель ухитрился умереть после первой же процедуры, не сказав ни слова. Кстати, его дело имело и к вам отношение. С вашим же организмом мы будем обращаться осмотрительнее. Наблюдать за вами будет опытный врач, поэтому не надейтесь на спасительные обмороки.

Шеф полиции вышел из комнаты и вместо него за столом расположились четверо гестаповцев с орудиями пыток.

Старший фашист называл номер пытки и непрерывно повторял вопросы: «Кто угрожает рабочим? Кто угрожает тебе? С кем тебя связал Пащук?»

Другой гестаповец следил за пульсом сталевара.

— Стоп, — скомандовал он. — Необходима инъекция.

Сделав укол, врач разжал Мазаю зубы и влил ему в рот лекарство. Мазай открыл глаза и застонал.

— Процедура номер четыре!

Началась новая серия пыток.

Врач все чаще подавал знак о прекращении «процедур» и делал сталевару уколы.

Каждый час в комнату заходили Шаллерт и Каркерт. И каждый час слышали от палачей одно и то же:

— Молчит!

Под вечер «врач» распорядился:

— Прекратить. Душ. Препараты.

Вечером пытки продолжались.

В камере смертников. — Человек все выдержит… — Легенды о сталеваре

В архивах гестапо и отделений полиции хранилось много донесений «наседок» — агентов, которых подсаживали в камеры для подслушивания разговоров заключенных. Эти донесения и помогли восстановить события, происходившие в камере смертников перед казнью Мазая.

…Ночью в камеру № 2 бросили на пол избитого старика. Утром он открыл глаза и увидел склонившегося над ним веснушчатого парня в телогрейке. Глаза у парня были мокрые.

— Не меня ли оплакиваешь, сынок? — спросил старик. — Напрасно. Мою жизнь немцы не отнимут — она уже прожита. И какая жизнь! Может, слыхал о Вавилыче? А ты кто?

— Здесь фамилий не называют, — ответил парень. — Может быть, я на допросах прохожу как «неизвестный». Но и сюда проникают агенты. Всякие среди нас есть. К нам даже один беляк затесался, эмигрант.

— Бывший, — в речи пожилого человека явно слышался акцент. — Теперь я такой же, как и все остальные. И никто не отнимет у меня права умереть на родной земле.

— За что же вас упекли? — спросил парень.

— Вернулся с немецкими войсками на родину и увидел, как гитлеровцы стреляли в русских женщин с детьми. Обвиняюсь в покушении на германского солдата…

Вавилыч отхлебнул глоток воды и спросил, не слыхал ли кто-нибудь о судьбе Андрея Емельяновича Заворуева.

Кто-то ответил, что Андрея Емельяновича расстреляли на Агробазе, другой слышал, что Заворуева увезли в Краснодар.

— Такие люди, как Андрей Емельянович, жизнь украшали, — задумчиво протянул Вавилыч. — Знаю, что умирать не сегодня, так завтра, но радуюсь, что не зря жил и знал многих хороших людей. Знал самого Федора Дмитриевича Панфилова. Великий был металлург. Только до революции не было простора для его таланта…

В дверях камеры показался высокий, могучий на вид парень.

— Убери лапы! — отмахнулся он от конвоира, когда тот хотел подтолкнуть его в спину. Одна рука у парня висела плетью, все лицо было в синяках.

— Хотел легкого конца, да не вышло, — обратился он к Вавилычу, видимо, признав его старшим в камере. — Следователь сказал: «Чего упираешься, уже билеты продают на поезда в Москву, Советского Союза больше нет». А раз так, то и жить не стоит. Бросился я на следователя, думал пристрелят на месте, а меня избили.

— И ты, дуралей, поверил фашисту? — укорил Вавилыч. — Думаешь, почему немцы расстреливают тех, кто слушает радио из Москвы? Потому, что наши наступают на всех фронтах. Кто знает, может, сегодня ночью выбросят десант на Мариуполь.