Дмитрий Остров - Перед лицом жизни

— Верно, — сказал полковник, — но не в этом сейчас дело. Речь идет о тебе. Все-таки в чем же ты тогда усматривал счастье?

— Думал: будут деньги — будет и счастье. Поступлю учиться на штурмана, кончу в Таллине мореходку и заживу.

— Так, — сказал полковник и перевернул еще две страницы в личном деле Радыгина, — смотрите-ка, капитан, наш ефрейтор успел побывать даже в Америке. Ну, Паша, беспокойно ты жил. Понимаешь, беспокойно. Родные-то у тебя уцелели?

— Как будто целы. В сорок первом году мои сестры ушли из Эстонии вместе с Красной Армией. А я попал в морскую бригаду. Имею орден за эвакуацию из Таллина семей военнослужащих. На нашем корабле, товарищ полковник, не то чтобы там женщину убило, но никто из детей даже пальца себе не поцарапал. Хотя среди команды были большие жертвы.

— Все это нам отлично известно, — сказал капитан Ливанов. — Вы говорите по-эстонски?

— Да.

— Если вы попадете в ваш родной городок, местные жители могут узнать вас в лицо или нет?

— Нет.

— Почему?

— Меня там никто не помнит. Я с пятнадцати лет в плавании. Объехал весь свет, товарищ капитан.

— Ну вот видишь, какой ты беспокойный, — заметил полковник, — ты думаешь, капитану-то будет приятно все время оглядываться?

— Но почему же он должен оглядываться? — спросил Радыгин и так сильно сжал пальцы в кулаки, что его суставы хрустнули. — Пускай он перероет всю армию, а все равно вернее меня помощника не найдет.

— Молчи, петух, — мрачно сказал Демиденко, — ты в армии, а не в торговом флоте. Разве я так тебя учил разговаривать со старшими? Чекань, как положено солдату.

С притворной строгостью Демиденко отвернулся от своего разведчика. А Радыгин напряг всю свою волю, не понимая каких-то глубоко скрытых сомнений полковника и капитана Ливанова.

— Я, товарищ полковник, с пятнадцати лет находился в море, в эксплуатации и знаю лучше любого, за что мы сейчас воюем. Выходит, по-вашему, я не русский человек, так, что ли?..

От волнения Радыгин больше не мог произнести ни слова. Он еще ниже опустил голову, пряча нехорошо поблескивающие глаза и томясь от наступившего молчания. Но вскоре его брови дрогнули, и Радыгин выпрямился, широко раскрывая глаза и как бы удивляясь тому ничтожному недоразумению, которое происходит здесь.

— Вот вы всё чего-то опасаетесь, — тихо сказал Радыгин, — да, был на флоте. Плавал. Но моя прежняя жизнь меня за руки не хватает. Она умерла и лежит себе тихо, как убитый солдат при дороге. Чего же ее бояться?

Радыгин посмотрел на молчавших офицеров.

— Можно мне задать один вопрос? — спросил он.

— Ну что ж, задавай, — сказал полковник, поудобнее усаживаясь в кресле и с любопытством разглядывая Радыгина.

Он даже поправил пенсне, потрогал пальцами вздувшиеся жилки на висках и, отдыхая, чуть запрокинул бритую голову, освещенную солнцем и мерцавшую, как никелированный шар.

— Вот когда вы были маленький, вы небось жили при родителях?

Полковник посмотрел в потолок, словно что-то вспоминая, и Радыгин почтительно отступил от стола и слегка развел руками.

Нахмурив брови, полковник попытался восстановить в памяти маленький далекий мир, но никак не мог представить себя мальчишкой, который бегал когда-то по улицам уездного городка и камышовым удилищем крал вишни из чужих садов.

Войны и маневры, штабные карты и беспрерывные звонки полевого телефона заслонили от него все, и он помнил свою жизнь только с юнкерского училища, будто это и было началом всего его земного походного пути.

— Зачем ты задаешь мне этот вопрос? — мягко спросил полковник.

— А чтобы вам стало все понятно. Вы от родителей никуда не терялись, а я заблудился, и как же теперь получается? Ребенок нашелся, вырос, набрался ума-разума, а родители ему не доверяют. Да ведь это же против природы, товарищ полковник.

Капитан Демиденко украдкой посмотрел на полковника и Ливанова, которые очень внимательно слушали Радыгина, и тоже насторожился, думая о том, что его разведчик слишком распоясался в разговоре со старшими офицерами.

Демиденко нахмурился и многозначительно кашлянул.

— Ну, кажется, все ясно, — тихо произнес полковник и обратился к капитану Ливанову: — Подходит?

— Да, — ответил капитан.

— Ну, тогда ты, товарищ ефрейтор, пойди покури в коридоре, потом мы тебя вызовем.

Радыгин не совсем плотно прикрыл за собой дверь — замер у порога, вслушиваясь в разговор, который происходил в кабинете, но вскоре вынужден был отойти к стене, потому что в самом начале коридора за маленьким круглым столиком заметил дежурного офицера, который тщательно заострял карандаш перочинным ножиком.

Поковыряв ногтем лоснящиеся обои, Радыгин несколько раз прошелся из одного конца коридора в другой, пытаясь подавить в себе тревогу, оставшуюся от разговора с полковником.

— Вот подожди, товарищ полковник, — прошептал он, — ты еще про меня узнаешь.

— Ефрейтора Радыгина к полковнику. Где этот ефрейтор? — спросил дежурный офицер.

— Я здесь… Господи благослови, — звонко и весело сказал Радыгин и размашисто перекрестился, чтобы рассмешить дежурного офицера, но офицер пошевелил только побелевшими от бессонницы губами, нагнулся и, расстегнув планшетку, вынул оттуда карту и карандаш.

Из кабинета Радыгин вышел вместе с Демиденко и через час уже был в своей землянке. Он застал разведчиков за обедом.

В глубоком молчании Радыгин снял с гвоздика котелок, вынул из мешка хлеб и ложку и, словно никого не узнавая, с невеселым чувством направился к двери.

На кухне он вдруг закапризничал и раздраженно сказал повару Евдохову:

— Всё экономические науки проходишь, считаешь каждую крупинку, и считай, но будь спокоен — от моих калорий тройку с бубенцами не наживешь. Лей больше — может, я последний раз обедаю.

— Это что же, или помирать собрался?

— Помирать? Вот видишь, — с горечью проговорил Радыгин, — ты около своей каши совсем подгорелым дураком стал. Зачем же ты вспоминаешь про смерть, ежели я завтра ухожу в такую операцию, где от меня потребуется сила Ильи Муромца; ты лучше добавку давай. Ну чего жмешься, лей до краев. Гулять так гулять, я теперь человек конченый.

— Ну и трепло же ты, — сказал повар, наливая Радыгину полный котелок супу, — без брехни ни одной минуты прожить не можешь. Да кто же с такой злющей харей ходит на смерть?

— А все, которые воюют, а не сидят в тылу с черпаками.

— Значит, я в тылу, а это что такое? — нервно спросил повар и поднял руку, обращая внимание Радыгина на повизгивание снарядов, которые словно скользили по наждачной бумаге и затем рвались метрах в ста от кухни, сотрясая котлы. — Ты что же, глухим прикинулся, не слышишь, а они цельной батареей дуют.