Арне Гарборг - Мир

Он разделил школу на «классы»; каждый класс должен успевать как по предметам, так и во всём прочем, и благодаря этому обучение сделалось гораздо более строгим. Если кто-то пропускал день занятий, его никто не подтягивал — он обязан был успевать за своим классом. Те ученики, которые должны были часто сидеть дома, имели, таким образом, мало проку от занятий в школе, зато вдоволь получали нареканий, и «замечания» в ведомостях и в тех «дневниках», которые они должны были иметь с собой; и всё это могло им зачесться при конфирмации. Анна говорила об этом с учителем; но он лишь заявил, что таков «закон». Сказал, что вышло новое постановление по части школ, и все обязаны ему следовать; и согласно этому постановлению, дети должны были посещать школу. А на родителей могли ещё и штраф наложить, в случае если они оставляли детей дома, кроме как по болезни. Анна считала, что это невозможно. Разве нам не следует заботиться о своих детях именно сейчас?

Если б даже Анне нравилось каждый день отправлять их из дому в любую погоду, чтоб они целый день просиживали в школе с промокшими ногами и дрожащими от холода коленками, — они бы тотчас сделались хилыми и болезненными. Особенно бедняжка Серина, она совсем слабенькая. Они не могут «на законном основании» пропускать занятия, пока не заболеют, но тогда может быть уже слишком поздно. Анне казалось, что школу прямо-таки подменили после всех этих постановлений.

Раньше школа была подспорьем — теперь она сделалась принуждением; на её стороне были ленсман и сила закона, и она сделала нас беспомощными в нашем собственном доме; стоит Анне осмелиться оставить Серину дома хоть на один день, как может заявиться сын хозяина Рамстада, сказать: «Будьте любезны!» — и отобрать у неё детей! Анна чувствовала себя ущемлённой и оскорблённой, и она невзлюбила школу. Лишь изредка она приходила туда и слушала, чем они занимаются; иногда она заставала их за пением, ибо Тёнес был прирождённый мастак петь.

Сам по себе учитель был странным. Даже речь его звучала по-другому, чем у прежних учителей, и к тому же он мог петь «пириано» [95] Искаж. итал. Piano — «тихо». . И тогда он пел тихо-тихо. Но стоило ему затянуть во весь голос, и этого маленького человечка было слышно за километр. Он пел с детьми почти каждый день, и учил их многому, новому и непривычному: каким-то шкалам и терцинам, когда голос лишь двигался вверх-вниз, так что смех разбирал. Но он учил детей многим из тех песен, которые назывались народными, — таким, как «Улыбка вечернего солнца», «Бежит ручеек по лугу» и т. п. Энок пререкался с учителем из-за этих песен, потому что ему они не нравились. Но Тёнес ответил, что их теперь поют во всех школах, и образованные люди не видят в них ничего дурного.

…Но обязательное посещение школы — это было не самое плохое; Анна услышала нечто похуже.

«Мы должны создать стационарную школу!» — услышала она как-то раз вечером. Они заставят нас отправлять детей из дома. Посылать их к незнакомому человеку, который будет делать с ними всё, что хочет, в отдельном здании, куда не полагается входить простым людям. И там он вдолбит детям всё, что пожелает.

И Энок, который был в целом против всех этих нововведений, поддержал эту идею! Неужели человек так менялся, стоило ему поработать в школьной комиссии?

Тёнес так увлёкся этой стационарной школой, что был просто невыносим. И как он подлизывался к Эноку, аж тошно было. «Такой образованный человек»; «самый приятный из всей школьной комиссии»… Энок не больно его слушал, но, пожалуй, не мог отказаться от этой идеи. Вся эта чепуха, которую нёс Тёнес, имела свои основания: старая система, когда занятия проходили у кого-либо на дому, была ненадёжной; часто в комнатах элементарно не хватало свежего воздуха… Анна как-то спросила, каково с этим у Торкеля в Рамстаде. И Энок мямлил, как тряпка: «А… Да…»

— Однако, — заметила Анна, — если когда-то было так устроено, что у нас до сих пор школа была на дому, то ведь есть Кто-то, кому это по душе, не так ли?

Новый учитель скорчил презрительную гримасу.

— Согласно новому закону, — отвечал Энок, — повсюду будут устроены стационарные школы. Так что Он, пожалуй, увидел: нужно что-то изменить.

Опять этот новый закон! Кто имеет право сочинять такие законы?

— Но если теперь найдётся учитель, настолько дурной, что вздумает обучать лживым теориям или выдумывать прочую ерунду…

Учитель съёжился.

— …У нас есть пастор и надзиратель, которые будут следить за этим. Или же сами родители могут прийти на занятия и послушать, если что-то заподозрят.

— О, так нам разрешают приходить на занятия? Я-то думала, мы для этого чересчур глупы!

— И к тому же есть Тот, который превыше всего и кто следит за тем, чтобы Слово толковалось правдиво и ясно… когда мы молимся Ему об этом. Обратимся же теперь к Нему и поблагодарим за всё хорошее, что было сегодня, — Энок взял с полки сборники псалмов. — Быть может, наш учитель будет так любезен помочь нам в качестве запевалы, раз уж он у нас в гостях?

Тёнес слегка покраснел и согласился.

Время после полудня, занятия в школе закончились. Он всегда заканчивает так рано, этот Тёнес.

Он сидит во главе длинного стола и курит; перед ним лежит книга. Каролус Магнус тянется к нему со счётами, он хочет, чтоб тот ему помог, и таким образом он сможет подольститься к учителю.

На скамейке у стола восседает Томас-цыган. Он пришёл сюда, как он выразился, в должности и в назначении отца, дабы посмотреть за своим сыном.

Но на самом деле его больше интересует новый учитель. Томас слышал, что он умён и обучался в новой учительской школе; и Томас не успокоится, пока не проэкзаменует его. Бенг [96] Чёрт ( цыган. ). его подери, если этот молодой выскочка сумеет справиться с Томасом-цыганом!

Долгое время учитель сидел и не желал ничего слышать. Но Томас не унимался. Он раззадоривал и подначивал, и не напрасно. В конце концов, Тёнес отложил книгу в сторону.

И тут Томас обратился к одному из самых сложных «аспектов». Сам пастор Мейер ни разу не смог объяснить этого.

В Седьмой заповеди сказано: «Не кради». И Моисей записал это собственным пальцем на каменной скрижали на горе Синай, и Господь сам поставил свой знак и свою печать: пусть будет именно так, как написано Моисеем. Никакие точки зрения и ухищрения здесь не помогут: как сказано, так и должно быть.

— Но теперь посмотри, — сказал Томас-цыган, склонив голову, — каким таким образом сии аспекты и свидетельства являют себя в ином порядке или понимании. Ибо существует так много понятий либо размышлений, кои мы не в состоянии уразуметь, когда применяем известным образом в наших исследованиях; но в то же время они становятся верными, когда мы исследуем нечто в других аспектах либо под другим углом зрения, которые мы не должны упускать для уразумения оных, — Томас сплюнул табачную жвачку.