Кэтрин Хайд - Когда ты был старше

Почти целую минуту я только и делал, что моргал.

— Бен меня любит? — пробормотал я, мило подтверждая правоту ее суждений.

— Разумеется, любит. Он только о вас и говорит. Всем, кто знает Бена, известно, как он вас обожает. Кроме вас самого, возможно.

Я глянул на открытый соседский гараж и увидел, как Марк устанавливает свой силовой тренажер. Там, откуда он мог бы нас видеть.

— Полагаю, может, он сумел научиться по-иному относиться ко мне за все эти годы после несчастья с ним. До того, как я уехал из дома.

— Рассел, — обратилась она ко мне так, как говорят с ребенком, когда кончается терпенье, но все еще хочется оставаться добрыми. — Когда вы вошли в больничную палату, глаза Бена засияли. И он сказал, что вы его братишка.

— Верно.

— Он все время любил вас.

— И уж точно действовал, не показывая этого.

— У вас есть другое объяснение?

Долгое время я просто сидел, думал. Смотрел, как солнце било в мои босые ноги, которые я вытянул перед собой, не задевая лучами ничего другого. Остальное защищала крыша крыльца. Я не смел поднять глаз на Анат.

Когда же искоса глянул на нее, то увидел, что она всматривается в гараж Марка, следя за тем, как тот отжимается на тренажере. Голова его была приподнята: он смотрел, как смотрела она.

Потом, довольно неожиданно, он оставил свой снаряд, вскочил, быстро прошел до стены и вдарил (буквально вдарил) по кнопке автоматической двери.

Анат и я неотрывно следили за тем, как опускается гаражная дверь, стирая Марка из виду.

— Что это с ним? — спросила она.

— Засранство, насколько могу судить.

— Вы его знаете?

— А как же. Мы друг друга всю жизнь знаем.

— Ему что-то во мне не по нраву?

— Нет. Не думаю. По-моему, не по нраву ему как раз я.

— Мне надо идти.

— Не уходите только из-за Марка.

— Нет, мне нужно. Я должна. Если мой отец узнает, что я была здесь, то быть большой беде. Он очень привязан к обычаям, мой отец. Особенно в том, что касается меня. Тут дело в культуре. В нашей культуре к этому другое отношение.

— Знаю. Он мне рассказал об этом. Совсем недавно.

Долгое молчание. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы набраться духу и взглянуть ей в лицо. Вид у нее был ошеломленный. Даже испуганный.

— И что он вам сказал?

— A-а, только то, что девушки-американки другие. Понимаете? Они встречаются с парнями. Египетские девушки не встречаются. Что-то в этом духе.

Я видел, как Анат спрятала лицо в ладонях.

— О боже правый, — произнесла она. — Как же невероятно стыдно.

— Не понимаю, почему. Он просто по-доброму заботится о вас.

Анат повела головой. Еще раз повела, и еще, и еще раз повела. И опять повела.

— Я должна идти, — сказала она.

Соскочила с кресла и бросилась к ступенькам крыльца, не успел я и слова сказать. Да и не думаю, что у меня нашлись бы слова, которые убедили бы девушку остаться.

— Увидимся завтра, — крикнул я вслед.

Но она ничего не ответила и не обернулась.

Я попробовал вернуться в постель, но это было смешно. Конечно же, я не мог уснуть. Лежал на маминой кровати, ошеломленный. Пялился на мобильник, лежавший на тумбочке у кровати. Минут пять-десять просто глядел на него. Потом схватил его и включил. И нажал на кнопку «3» быстрого вызова.

Номером три была Керри.

Полагаю, я решил, что пора с этим разобраться. Полагаю, решил для себя, что не смогу испытать больших потрясений, чем уже испытал.

Сердце стучало, пока в телефоне звучали четыре гудка. Потом я расслышал переключение на голосовую почту. Я дышал так, будто никогда прежде не дышал, ни разу в жизни. Не могу припомнить, когда меня охватывало такое глубокое облегчение.

«Керри, — стал наговаривать я. — Это я. Рассел. Я обещал позвонить. Я помню, что должен тебе звонок. Я должен сказать тебе проклятую правду. Разве нет? Так что… вот она. Я понимаю, что в том, что случилось, нет твоей вины. Но я не могу переступить через это. И обойти этого не могу. Прости. Не могу. Похоже на то, что весь мой посттравматический стресс превращается теперь в твой голос и твое имя. Боже мой, Керри, если бы ты знала, как много раз я собирался позвонить тебе. Только чтобы сказать это, — прибавил я. Чтобы она не подумала, будто я имел в виду нечто большее. — Только всякий раз, стоило подумать о звонке тебе, как я чувствовал, что сердце начинало молотить, голова шла кругом — что того и гляди потеряю сознание. Не знаю, как это объяснить. Мне жаль. Мне жаль, что так обернулось, но так вышло. Извини, что не позвонил тебе раньше. Мне просто… жаль. Не знаю, что еще сказать. — Я умолк. Слишком надолго. Вслушиваясь в молчание на линии. Потом произнес: — Надеюсь, с тобой все в порядке. Надеюсь, ты отыщешь какую-то опору. Прости, что это буду не я. Понимаю, что должен бы быть я, только я не могу, и тут ничего не изменить. Прости».

И я отключил телефон.

Свернулся в маленький клубочек и просто лежал, ничего не делая, ни о чем не думая, непонятно сколько времени. Спроси меня, долго ли я лежал так, я бы, наверно, решил, что целый час.

Телефонный звонок вернул меня к действительности. Поначалу я решил, что это Керри отвечает на мое сообщение, отчего у меня голова пошла кругом. Только звонил мамин домашний телефон. Проводная наземная линия.

Звонил не мой мобильник. И даже не мой телефон.

Я проковылял на кухню, место обитания, насколько мне известно, единственного маминого телефона. Успел снять трубку на пятом звонке.

— Ой, как хорошо, что вы дома, — донесся женский, незнакомый голос. Не успел я ответить или задать вопрос, как женщина сообщила: — Бен расстроился, что вы опоздали забрать его домой.

Я глянул на часы над кухонной плитой. Без двадцати пяти четыре.

— От трюмо, — выразился я, быстро обрядив слово «дерьмо» в нечто более приемлемое в общении. — Я уснул. Передайте ему, что я прошу прощения. Скажите, я примчусь мигом.

Повесив трубку, я в прямом смысле побежал к машине. Уже на ходу, помнится, подумал, какую жуткую кучу сожалений-прощений я натворил только за один день.

Бена я нашел расшагивающим по прямым углам перед Герсоновым рынком. Видно было, что он успел поплакать. Когда я просигналил, он с испугу сбился со своего узора и стал волочить ноги так, будто ничто уже не позволяло ему оторвать их от земли.

Доковыляв до машины, он забрался на пассажирское сиденье.

— Ты опоздал, — сказал он.

— Знаю. Извини.

— Ты не должен опаздывать.

— Я уснул. Правда, сожалею.

— Мне не нравится, когда ты опаздываешь.

— Понимаю. Мне ужасно стыдно. Но я уже здесь. Можем ехать дальше?

Очевидно, что я забыл, с кем разговариваю.

— Я никогда не опаздываю, — заявил Бен, когда я остановил машину возле маминого дома.

— Это правда, — кивнул я. — Ты — никогда.

Хотелось поскорее попасть в дом, хотя я не очень-то понимал, почему, ведь Бен, даже оказавшись внутри, вряд ли бы остановился.