Кэтрин Хайд - Когда ты был старше

Я не успел еще ничего спросить, как отец сказал:

— Он весь проржавеет. Этот крючок просто разложится через неделю-две.

— Я больше не хочу ловить рыбу, — пробормотал я.

И Бен, стоявший к моему отцу спиной, опять ухмыльнулся.

— Можно я поеду обратно? — спросил я.

— Нет, — ответил отец. Таким «нет», которое оставляло мало места для ослушания.

— Почему нет?

— Потому, что это семейный выезд на природу. Не хочешь ловить рыбу — прекрасно. Не лови. Но будь со своей семьей.

В прямом смысле после захода солнца я принялся умолять его вернуться к нашему месту на берегу.

— Да только сумерки настали, — заметил он.

— В правилах говорилось, что все лодки должны покинуть озеро до захода солнца.

— Это самое лучшее время для рыбалки, — говорил отец. — Сом теперь-то и клюет, когда до того темно, что руку свою перед лицом едва видишь. Хочу подловить одного такого большого сома. Не желаю возвращаться домой с пустыми руками.

Как ни странно, но я был единственным, кому в тот день улыбнулась удача. Если можно назвать удачей то, что со мной случилось.

Я глянул на ящик с пивом и увидел, что всего три бутылки остались с пробками на горлышках. Тут я и подумал, что причиной задержки был не столько сом, сколько нежелание растратить попусту хорошее пиво.

Усилием воли я хранил молчание еще несколько минут, потом заныл:

— А вдруг мы не увидим обратного пути к нашему месту?

— Как раз поэтому я взял с собой большой-большой фонарь. Достань его, Расти. Он в маленьком рюкзаке под твоим сиденьем.

Я вытащил рюкзак и хорошенько порылся в нем. Нашел последний сэндвич и обнюхал его, расстроившись, что это был всего лишь хлеб с арахисовым маслом. Потом отыскал фонарь. Он был тяжелым и кое-как успокаивал. Усевшись на носу лодки, я печально жевал сэндвич и светил фонарем в сумрак. Луч бил сильно, но это не очень-то помогало. Вдалеке он не освещал, видно было только прямо перед собой.

Но я не смел больше ничего говорить.

Вокруг стояла почти полная темнота.

— Лучше пойдем обратно. Сматывайте удочки, — сказал отец, явно забыв, что я рыбу не ловил, а Бен выбрал леску с час назад и, похоже, дремал, свернувшись клубком. — Свети фонарем, Расти, — сказал отец, рывком погружая подвесной мотор в шумную, пахнущую бензином жизнь.

Я направил луч в сторону, где, как я был уверен, находился бивак.

Мой отец направился точно в противоположную сторону.

— Ты не туда лучом светишь, — крикнул он, покрывая рев мотора.

— Нет, это ты правишь не туда! — завопил я.

Бен недовольно поднял голову:

— Чего это вы вдвоем раскричались?

Я склонился к нему поближе и сказал:

— Отец правит не туда.

Бен резко сел. Осмотрелся. Сказал:

— Он знает куда плыть. — Только убежденности в его голосе не было.

Я сказал нечто, удивившее меня тогда, и все еще удивляющее сейчас.

— Ну-да, может, двадцать бутылок пива назад он и знал. — Конечно же, я произнес это негромко, так, что отец не услышал. Только меня удивило, что я хотя бы Бену это высказал. — Смотри, — и я указал на полоску деревьев, обозначавшую место бивака.

— От дерьмо, — прошептал Бен. — Думаю, ты прав.

К тому времени мы успели уйти уже далеко. Под рукой отца лодка просто летела над водой озера.

— Отец! — закричали мы с Беном в один голос.

Тот глянул на нас, чтобы понять, о чем мы кричим. Но так этого и не узнал. Как раз в этот миг свет моего большого фонаря высветил нечто громадное и серое. Подсказала ли мне интуиция, что это плотина? Или я просто увидел нечто большое и твердое и понял, что мы вот-вот в него врежемся?

Просто чтобы было понятно, как далеко светил фонарь: когда я увидел плотину, у отца уже не было времени изменить курс лодки. По сути, у меня даже не было времени предупредить его. Плотина была так близко, что я оказался в состоянии сделать только то, что диктовали рефлексы: выпрыгнуть из лодки.

Мы были настолько близко к плотине, когда увидели ее, что наша моторка врезалась в бетон раньше, чем я попал в воду.

Все, что я помню после этого, должно восприниматься с толикой скепсиса. Кое-что вспыхивает в памяти живо, слишком живо, чтобы исключить возможность ошибок. Но в одних случаях я могу утверждать, что время сжималось, тогда как в других случаях я безо всякого умысла растягивал последовательность событий. Если говорить коротко: одни мои живые воспоминания противоречат другим, не менее живым.

Но я стараюсь, как могу.

Я погрузился в поразительно теплую воду и провожал взглядом фонарь, который тонул, переворачиваясь с конца на конец, его свет вырывал из водной тьмы зловещие щупальца озерных растений и даже разбитую пивную бутылку, тоже тонувшую. При таком разорванном «мышлении» в критический момент я, помнится, находил время удивляться тому, что можно сделать электрический фонарь до того качественно, что он идет на самое дно озера и не гаснет.

Лицо мое вынырнуло из воды, и я увидел всего две вещи, плавающие на месте аварии. Спасательный жилет. И руку.

Сперва меня охватил ужас при мысли, что эта рука существует сама по себе. Рука. Сама по себе и ни с чем не связана. Но, подплыв по-собачьи к ней поближе, я разглядел, что рука уходила под углом в воду и соединялась с телом, ушедшим под поверхность. Когда я доплыл до руки, тело уже погрузилось в воду так, что его стало не видно. Ухватив руку, я, натужившись, потянул, и Бен всплыл на поверхность. Он был без сознания, и голова его была разбита чуть повыше линии волос. Было полно крови, мешавшейся с озерной водой.

Эта часть воспоминаний болезненная, но очень четкая.

А вот следующая часть отрывочна, но я знаю, что это произошло. Я засунул Бена в спасательный жилет. Не помню большую часть того, что делал, только у меня осталось неподдельное ощущение, что делалось все, как в лихорадке. Помню только, что обхватил брата ногами сзади вокруг пояса, чтобы приподнять над водой.

Убедившись, что голова Бена держится над водой, я, помнится, кричал, зовя отца. Долго. Хватило, чтобы на следующий день я остался без голоса. Но не помню, плавал ли я в поисках его или только держался на воде и кричал.

Потом какой-то мужчина поднял меня в лодку и сказал:

— Держись, сынок, с тобой все хорошо.

Мне не дает покоя мысль, тогда ли я впервые узнал и про лодку, и про мужчину в ней. Но я помню, как видел мигающий красный свет, приближавшийся по воде, вроде фонаря на крыше полицейской машины, только в данном случае, конечно же, на катере. Так что здесь-то и появляются противоречия.

Помню, как я сидел в лодке, завернутый в жесткое одеяло, и смотрел, как двое мужчин принимают Бена от еще одного, который находился в воде. Они сняли с него спасательный жилет, перевернули на живот и нагнулись над ним: так и вы бы сделали, если бы Бен подавился едой. Один из мужчин держал Бена сзади и, подхватив под ребра, с силой рванул вверх, и тогда, похоже, целое ведро воды вылилось из легких Бена на дно лодки.