Леонид Переплётчик - Клуб имени Черчилля

Паскудная, в сущности, это работа — вкалывать в этом «Убойном дворе номер два». Прямо конвейер, передохнуть некогда. Николай сплюнул окурок, подошёл к столу возле входа, чтобы перезарядить револьвер. Двое солдат возились у забрызганной кровью кирпичной стенки. Они хватали убитых за руки и ноги и тащили их к люку. Там солдаты сбрасывали трупы в люк. Трупы падали прямо в кузов стоящей внизу полуторки.

— Саенко! — крикнул Николай, — давай следующих.

— Там только одна блядь осталась, товарищ лейтенант.

Больше никого.

— Вот и хорошо, давай её сюда.

Солдаты вывели девушку. Её волосы свисали вниз, сбитые в колтуны от засохшей крови. Голова опущена. Она не могла стоять на ногах, солдаты держали её. Николай подошёл поближе. Какое-то воспоминание промелькнуло в его сознании. Вечер с девчонками, «Утомлённое солнце», потом тёмная комната… Катя? Он поднял ей голову, поддерживая за подбородок. Точно, она. Что же ты такого натворила, Катька?

— Саенко, поставь её лицом к стенке.

— Дак она не стоит на ногах, товарищ лейтенант.

— Ну, поставь её на колени, но лицом к стенке. Теперь

отойди.

Николай тщательно прицелился и выстрелил Кате в голову.

Командир подводной лодки капитан третьего ранга Константин Воронов стоял в рубке у шахты перископа.

— Штурман, докладывайте.

— Вышли на цель, товарищ капитан третьего ранга.

— По местам стоять, к всплытию! Продувка!

— Есть, продувка!

— Всплывать!

Лодка вышла на поверхность. Воронов поднялся в ходовую рубку. Мостик слегка подрагивал от работающих двигателей. Воронову нравилось ощущать этот гул машины, вибрацию мостика. За войну было всё — и радость удачных торпедных атак, и удушливые лёжки на грунте, и тяготы дальних походов. Был ранен, но продолжал воевать. К счастью, война заканчивается, есть надежда выжить в этой мясорубке. Воронов настроил бинокль. Да, вот она, баржа, совсем недалеко.

На мостик поднялся прикомандированный на время операции майор Госбезопасности Катков. Он тоже навёл бинокль на баржу. Канат, соединяющий баржу с буксиром, внезапно ослабел и упал в воду. Баржа замедлила ход, потом совсем остановилась. Воронов заметил, что несколько солдат в чекистской форме торопливо спускались по канату в шлюпку. Затем шлюпка отвалила от баржи и пошла в сторону буксира. Из трюма баржи вышел старик в рваном морском кителе и навёл свой бинокль на буксир.

Запасливый мужик, этот Петрович. В его сундучке было много полезных в хозяйстве вещей. Каждая вещь была упакована, перевязана, знала своё место. Долгие годы морской службы приучили Петровича к аккуратности и бережливости. Его гордостью был бинокль — добротное цейссовское изделие старинной работы, с гравировкой. Петрович бережно вынул из сундучка бинокль, протёр его полой бушлата, расправил ремешки и повесил бинокль себе на шею, оглядел трюм. Кругом стояли, сидели на бухтах каната, досках все эти «чёртовы девки», как любил выражаться Петрович, все из Дома Интернациональной дружбы, как московские, так и навербованные из местных. Все, как одна, вот, только Катьки Одинцовой нет. Как увели её те двое — как в воду канула.

Петрович посмотрел наверх. Солдат, торчавший с автоматом возле открытого люка, куда-то исчез. Петрович выждал немного, затем вскарабкался по крутому трапу на палубу, с трудом волоча покалеченную ногу. На палубе никого не было. Петрович осмотрелся. Буксир на полном ходу уходил от баржи. Баржа дрейфовала под ударами волн. Из трюма одна за другой вылезали девушки, в ужасе оглядывались по сторонам. Петрович почти физически ощутил, как нарастала паника, истерия. Он вынул кисет и попытался набить трубку табаком, но руки дрожали, табак рассыпался.

— Да не ревите вы, чёртовы девки…, — хотел

прикрикнуть Петрович, но получилось неясное бормотанье, — не плачьте, родные…не плачьте…

Командир подлодки поточнее настроил резкость. Что за чертовщина? На палубу баржи одна за другой из трюма вылезали девушки в ярких платьях, отряхивались, придерживали свои причёски, которые растрёпывал свежий норд-ост. Воронин обратился к чекисту.

— Майор, видишь? Почему люди на барже?

Майор Катков опустил бинокль.

— Не твоё дело, командир. У тебя есть приказ, задача

тебе ясна — действуй.

— Здесь явная ошибка, майор. Гражданских на барже не

должно быть.

— Это не люди, — раздражённо заорал майор, — это

проститутки, подстилки американских матросов! Они предатели! Ты слышал о борделе имени Черчилля? В общем так, командир, кончай бодягу. Делай, что велят, пора возвращаться.

— Я не буду уничтожать баржу с гражданскими лицами.

— Что?! Ты с ума сошёл! Под трибунал захотел?

— Я флотский офицер, а не убийца, — Воронин

побледнел.

— Так. Хорошо, — майор сжал поручни так, что

костяшки на его пальцах побелели, — Сгниёшь на Колыме. Какой ты флотский офицер, ты — падло лагерное. Старшего помощника ко мне!

— Старший помощник капитан-лейтенант Смирнов!

— Вот, что, старпом. Приказ тебе известен. Выполняй.

Смирнов вопросительно посмотрел на командира подлодки:

— Константин Алексеевич…

Воронин молчал.

— Капитан третьего ранга Воронин отстранён от

командования подлодкой за саботаж приказа, — майор Катков медленно, со значением чеканил слова, — капитан-лейтенант Смирнов, приступайте к выполнению задания!

— Внимание! Второй, третий аппараты — товсь! На руле

шесть лево по компасу!

— Второй готов!

— Третий готов!

— Аппараты…пли!

— Второй — торпеда вышла!

— Третий — торпеда вышла!

Торпеды устремились к барже, оставляя за собой пенный след. Последнее, что увидел на палубе баржи капитан третьего ранга Воронин — плачущих девушек в ярких платьях, волосы которых растрёпывал свежий норд-ост. Старик в порванном морском бушлате обнял какую-то девушку и прижал её к себе, как будто хотел защитить её от гибели.

Траурный плюмаж чёрного дыма ещё долго плыл над свинцовыми водами Белого моря…