Леонид Переплётчик - Клуб имени Черчилля

Борька с тоской оглядел класс. Все смотрели на него строго, осуждающе. Ещё вчера вместе гоняли мяч на переменках, ходили на каток… Даже Колька Рыжов, двоечник чёртов, сколько раз у меня списывал, теперь волком смотрит. Да чёрт с вами, обойдусь.

Комсорг Катька Одинцова постучала карандашом по графину с водой.

— Тише, товарищи. Вот ты нам скажи, Боря, где ты такое услышал — дескать, немецкие автоматы лучше, чем наши, советские.

— Ну, я же сказал — в госпитале, раненый солдат говорил.

— А почему ты не сигнализировал? Ты же понимаешь, что это клевета на Красную Армию? И кто такой этот солдат, ты, хоть фамилию спросил?

— Нет, не спросил.

— Вот видишь, потерял комсомольскую бдительность. В то время, как Красная Армия храбро сражается против немецко-фашистских захватчиков, ты не сделал ничего, чтобы пресечь вредные слухи, порочащие нашу армию. Ну и что ты теперь скажешь?

— Не знаю…ну, виноват.

— Не «ну», а кругом виноват. В общем, так, есть предложение. Комсомольца Бориса Гальперина за потерю бдительности из комсомола исключить. Ходатайствовать перед дирекцией школы об исключении его из школы. Таким не место в наших рядах. Кто за исключение Бориса из комсомола, прошу голосовать.

Поднялся лес рук. Боря оглядел класс. Хоть бы кто-нибудь не поднял руки! Нет, все, как один. Пропади вы все пропадом, пойду на завод работать, хоть рабочую карточку дадут, голодать не будем. Вот, только, как матери сказать, у неё больное сердце…

— Прошу опустить, — голос Катьки продолжал звенеть, — на этом комсомольское собрание десятого «Б» считаю закрытым.

Катя засунула в портфель свои книги, тетради, собираясь идти домой. В класс вошёл завуч.

— Одинцова, зайди в комитет комсомола. Там один товарищ хочет с тобой побеседовать.

Постучав, Катя несмело вошла в кабинет секретаря комитета комсомола. Секретарь сидел сбоку своего стола. На его месте сидел мужчина средних лет, в темно-зеленом кителе. Офицерские галифе были заправлены в белые бурки, подшитые кожей. Такие бурки выдавали командирам и большому начальству.

— Ну, проходи, Катерина, — сказал секретарь, — познакомься, это Анатолий Сергеевич. Он хотел бы задать тебе несколько вопросов.

Катя села на краешек стула, вопросительно взглянула на Анатолия Сергеевича.

— Катя, мы давно присматриваемся к тебе, — Анатолий Сергеевич открыл пачку «Казбека», — дирекция и учителя рекомендовали тебя с лучшей стороны. Комсорг класса, хорошая дисциплина, успеваемость…

— Ну, какая там успеваемость, недавно трояк схватила по тригонометрии.

— Это дело поправимое. Думаю, ты человек надёжный. Мы хотим тебе поручить задание государственной важности. Как ты на это смотришь?

— А какое задание.

— Я не могу тебе всего рассказать, это государственная тайна. Единственное, что могу сообщить — это работа с иностранцами. Ты не спеши, Катя, подумай, как следует. Потом, денька через два нам сообщишь. Добро?

— Хорошо.

— Только ты же понимаешь, об этом не должен знать никто, даже твои родители.

Отец Кати собирался в вечернюю смену. Мать вытащила чугунок из печки и начала делать ему «тормозок» — несколько варёных картошин в «мундирах», луковицу.

— Катя, ты сегодня чего так поздно? — Спросила мать.

— У нас сегодня в классе было комсомольское собрание.

— И про что вы там говорили?

— Выгнали Борьку из комсомола, а из школы он сам уйдёт.

— Это какой Борька — из эвакуированных, что ли? — мать выложила несколько картошин из чугунка на газету.

— Ну да, Гальперин. Он с матерью живёт.

— А за что вы его так?

— Пусть не болтает. В госпитале начал нести чо попало. Наши, дескать, автоматы хуже немецких. Вот теперь и получил своё.

— Эти евреи — народ ненадёжный, себе на уме, — вмешался отец, — ты, дочка, держись от них подальше.

— А мне работу предложили, — похвасталась Катя.

— Какую работу? — отец снял с вешалки телогрейку.

— Не велено сказывать.

— Ну, ты хоть намекни, — мать вытерла тряпкой стол, — чего делать-то?

— Этот дяденька говорит, важное задание, работать с иностранцами в Москве.

— А что это за дяденька? — насторожился отец.

— Ну, солидный такой, в бурках и френче.

— Похоже, из органов. Ну и ты как, согласилась?

— Не, я ещё думаю. Может, и откажусь.

— Гляди, не вздумай отказываться, — отец взял со стола

свой "тормозок", завёрнутый в газету, — там шуток не любят.

— Да ты чо несешь-то, старый, — запричитала мать,

ты погляди, дитё ещё совсем, куды ей? Пропадет она там.

— Цыц, дура старая! Не понимаешь, чего они с нами

могут сделать? Откажется Катька — всем нам каюк.

Поезд из Свердловска в Москву шёл медленно. Подолгу стоял на полустанках, пропуская вперёд военные поезда. Катя видела в окно, как мимо, не снижая скорости, проносились составы, где на платформах стояли, укрытые брезентом, танки, артиллерия. Из-под брезента торчали стволы орудий. В эти мартовские дни 42-го фронт медленно отходил от Москвы на запад и из Урала, Сибири шли и шли составы.

Наконец, поезд приполз на Казанский вокзал. Было уже тепло, таял снег, не то, что в её родном Свердловске, где по утрам солнце пробивалось через морозную мглу, часто срывались снежные метели.

Перейдя площадь перед вокзалом, Катя подошла к милиционеру, показала адрес, записанный на листке бумаги Анатолием Сергеевичем. Милиционер долго рассказывал, как пройти, постоянно приговаривая: «Это просто, гражданочка». Большую часть пути Кате пришлось пройти пешком. Трамваи ходили очень редко и нерегулярно. Катю поразила суета и толпы народа на улицах Москвы. Окна во многих домах были ещё заклеены крест-накрест бумажными лентами, хотя бомбёжки давно прекратились. Катя шла по подтаявшему снегу, с трудом таща тяжёлый фибровый чемодан. Подойдя к большому серому зданию, она постучала в массивную дубовую дверь. Никого. Катя постучала ещё, потом начала бить в дверь ногами. Наконец, дверь приоткрылась и показалась немного заспанная физиономия солдата в офицерской гимнастёрке и фуражке с синим околышем.

— Ну, чего шумишь? Ты знаешь, что здесь не положено

ходить? А ну-ка предъяви документы.

Катя достала из внутреннего кармана паспорт, письмо от Анатолия Сергеевича.

— Подожди здесь, — солдат забрал документы и исчез,

закрыв дверь.

Минут через пятнадцать дверь снова отворилась и показался всё тот же солдат.

— Ну, проходи, коль пришла.

Катя зашла в полутёмный коридор. Справа находилась конторка, похожая на будку вахтёра, которую она видела на заводской проходной. Солдат зашёл в будку, написал что-то на бумажке.

— Иди на третий этаж, комната 32. Там тебе расскажут,