Сергей Баруздин - То, что было вчера

— Пожалуй, удеру сегодня в Москву, — говорит он. — Ни черта не получается! Месяц бьюсь, ни ноты!

— Но ты пойми…

Мне хотелось сказать ему что-то в утешение, да и в самом деле, он столько уже написал, — как говорится, дай бог всем, и за одну его песню о России я отдал бы полжизни, но он перебил меня, даже как-то зло, с раздражением:

— Понимаю, но и ты пойми! Не могу писать, как писал, а лучше не получается! Может, в Москве… Кстати, мама моя — ты знаешь, она на берегу Севана живет — всегда говорит мне: «Не делай завтра то, что можешь сделать сегодня».

— Поедем завтра, — предложил я. — Мне тоже…

— Нет, я сегодня. А то еще ночь впереди. Все равно не уснешь! — сказал Сурен.

За окном дрожал лес. Дрожал от тепла, идущего отсюда — из комнаты. И еще теперь стучал дятел на сосне, которую я видел в квадрате форточки. Смешной дятел с чем-то красным у хвоста и черным у головы. Он работал, он занимался каким-то своим, очень важным делом.

А я и не знал, что мама Сурена живет на Севане. На Севане я был. Там я был тоже после войны, в позапрошлом или раньше… И мне не спалось там. Я помню эту ночь и сейчас. И не форель. А то, как потом не спалось…

Я понимаю Сурена. И думаю.

Я не могу сейчас говорить с ним так, как там — под Бреслау. Там мы были ровесниками — по возрасту и вообще. А сейчас он…

И я не могу спросить его:

«А ты маме своей написал?»

Даже если добавить:

«Маме своей туда, на Севан?»

— Ночь, понимаешь? — повторил Сурен. — Это для нашего брата самое страшное! Для меня так, когда не пишется…

На следующий день я вернулся в Москву. Во дворе ребята гоняли шайбу. И конечно, мой Славка среди них.

— Помочь? — спросил я.

— Папа, ты же большой! — сказал мне Славка.

Пришла из института Валя, дочь, и я предложил ей пойти в кино.

— Папочка, не сердись, пожалуйста! Но ты — взрослый. Мне не интересно. Я лучше с Колей…

Моя старая мама отчитала меня за что-то:

— Ты же мальчишка! Ну что ты понимаешь в жизни!

По радио передавали концерт песен Сурена.

В вечерних газетах я прочитал извещение о гибели Сурена. Правда, там было сказано о «безвременной кончине в расцвете творческих сил».

Луна плывет за окном. Круглая. Большая. Холодная. Она плывет быстро. Будто расталкивает облака и вновь вырывается на простор.

Это только кажется, что она плывет. Если бы луна плыла, да так быстро, она давно скрылась бы за углом дома.

А луна видна все время, и, значит, это облака плывут ей навстречу.

А небо вокруг бесконечное, темное и чуть-чуть непонятное, как все, что не имеет конца и края. Если смотреть в сторону от луны, долго смотреть в одну точку, то можно увидеть звезды. Те, что побольше, — спокойные. А самые маленькие — мигающие, как огни на празднике вечером. Рядом с луной звезд не видно, кроме какой-то одной — большой и холодной, как сама луна.

Луна освещает небо и город — крыши, стены, деревья, тротуары и людей, идущих в кино. Но крыши, стены и деревья, и тротуары, и люди, и даже машины, на которые Саша так любит смотреть днем, в лунном свете совсем неинтересные, словно неживые. Может, их зима такими делает?

Зима уже начинается. Снежок лежит на крышах, и в осенней, еще не совсем пожелтевшей траве газонов, и на ветках деревьев, и кое-где на тротуарах. У кинотеатра он блестит в свете ярких огней. И там, у кино, весело.

Саша почему-то не верит, что луна светит сейчас всюду. Неужели и над морем? Она светит здесь, над его улицей. И то не везде.

А может, она и везде светит, но в других местах огни забивают ее свет. У кино горят такие огни. И дальше, у площади, где летом бьет в небо голубой фонтан. И еще дальше, где сверкают окна нового завода, большого, как целый город, и тихого, как будто это и не завод вовсе. Так тихо бывает не в городе, а в пионерском лагере после отбоя. Там, в лагере, Саша уже три лета жил. А на море…

— Вер! А какое оно, море?

— Ну вот, я так и знала, что ты опять не о том думаешь! Задачки же надо решать! — Вера отрывается от тетрадки и укоризненно глядит на Сашу. — А про море потом…

Саша и сам понимает. Отходит от окна, садится, берет учебник.

— Я знаю… Сейчас… «В клетке находится неизвестное число фазанов и кроликов, — бормочет он. — Известно только, что всего в клетке 35 голов и 94 ноги. Узнать число фазанов и число кроликов».

Саша грызет карандаш.

У Саши темные глаза и светлые волосы с вихрами на затылке. Вихры торчат, хотя Саша и приглаживает их поминутно ладонью. А днем глаза у Саши совсем не темные, а синие, с голубизной. И днем у него видны веснушки на носу. Только они вовсе не большие. Вечером их не заметишь.

У Веры веснушек нет, хотя и нос у нее курносый, очень подходящий для веснушек. Волосы у Веры с рыжевато-золотым отливом. Одни пряди посветлее, другие потемнее. Это они летом на море так выгорают. И лицо у Веры не то смешливое, не то серьезное — не поймешь. Как будто она старается быть серьезной.

Но Саша сейчас не видит ее лица. И луны, что плывет за запотевшим окном, уже не видит.

Он не грызет теперь карандаш, а водит им по промокашке.

Наконец спрашивает:

— А что это за фазаны?

Вера опять пытается говорить требовательно и серьезно. Ямочки под глазами превращаются в морщинки, губы поджаты.

— Ну какое это имеет значение! Фазаны! Кролики! Трубы! Важны числа. Их надо решать!

— Я знаю, — соглашается Саша.

Он завидует Вере. Как-то у нее здорово получается с арифметикой. Она берет из нее только цифры, складывает их, множит, вычитает. А у Саши совсем не так. Если про поезд задачка, он об этом поезде начинает думать. Если про пароход — про него. Слова в задачках путают Сашу. А потом он спохватывается: ведь задачка это — и ну торопиться!

Сейчас Саша пристыжен. Он водит карандашом по промокашке. И правда: при чем тут фазаны? Голов — тридцать пять. Ног — девяносто четыре. У каждого кролика по четыре ноги. У каждого фазана…

— Ты в самом деле фазанов не видел? — спрашивает вдруг Вера. — И в зоопарке?

Саша доволен. Хоть так узнать, что это за зверь такой — фазан — и сколько у него ног. Фазан почему-то путается у него с сазаном, а у сазана какие ноги? Рыба!

— В зоопарке я давно был, до школы, — признается Саша. — С па… — Он не договаривает и правильно делает: какой смысл рассказывать Вере, с кем он был в зоопарке до школы. Пять лет назад. Пять лет! Давно!

— Фазан — подотряд куриных. У фазанов очень красивое оперение, длинные и широкие хвосты. Все они яркой расцветки. От фазанов произошли наши домашние куры. Мы же это проходили…