Ганс Фаллада - Кошмар в Берлине

— Скажите, — спросил он ночного дежурного Бахманна, — почему меня положили в карцер? Неужели я буянил? Может, что-то разбил?..

— Что вы, ничего подобного! — ответил дежурный. — Вы вели себя смирно, как ягненок. Но когда вы прибыли, других свободных палат не оказалось — вот вас туда и запихнули.

— А вы тут были, когда я прибыл? Мою жену видели?

— Нет, вы появились не в мое дежурство, после обеда. Так что ничего не знаю. Вы были, похоже, чем только не накачаны, но здесь вам тоже сразу вкололи лекарство.

— Вот как! — воскликнул Долль. И: — Ага!

И больше ничего не сказал — затих, плотно закутавшись в одеяло. До него внезапно дошло, что он даже не знает, в какую больницу Альма попала! Он не мог ей написать, не мог отправить посыльного, не мог позвонить. Он остался один, впервые за долгое время опять остался один-одинешенек, — и тут же ощутил, что еще очень слаб и чувствует себя прескверно.

Он поднялся и принялся расхаживать туда-сюда, накинув одеяло на плечи. Так он и прежде часто слонялся по этому коридору, убивая бесконечные бессонные часы.

За этим занятием его и застала ночная медсестра. Звонким старческим голосом она крикнула, вовсе не думая о том, что поблизости спят люди:

— А вот и наш герр доктор Долль снова к нам пожаловал! Ну что, герр доктор, как вы? Как вам каморочка? Хи-хи, хи-хи, это сестра Эмеренция смешно придумала — поселить в каморочку герра Долля, нашего постоянного посетителя! Да не переживайте вы, герр Долль, все будет хорошо! Дело в том, что у нас более двухсот заявок и уже несколько недель ни одной свободной койки. А уж когда являются вообще без заявки…

— Очень даже по заявке, — пробурчал Долль. Это была не совсем правда, но все же…

— Да-да, конечно! — воскликнула сестра еще ретивей и звончей. — Нет ничего стыдного в том, чтобы лежать в карцере, когда речь о таком умнице и паиньке, как герр доктор, правда же, герр Бахманн? — Дежурный поддакнул. — Но давайте-ка мы потихонечку пойдем обратно в постельку! Еще рановато тут разгуливать, всего половина третьего… Не ровен час простудитесь!

— Я никогда не простужаюсь…

— Да бросьте, конечно же, простужаетесь. А если вам не спится, я вам дам чего-нибудь хорошенького. Что хотите принять, чтобы заснуть?

Даже если бы раньше у него и мыслей таких не было, вопрос медсестры тут же пробудил приобретенный в этих стенах рефлекс вымогать столько снотворного, сколько удастся. Он махнул рукой:

— Ах, оставьте меня, лучше уж я здесь погуляю! Вы же все равно не дадите мне ничего дельного, вы просто обманываете несчастных, страдающих больных!

Медсестра Трудхен звонко вскрикнула от ужаса.

— Но, герр доктор, как же вы можете такое говорить, вы, образованный человек! Когда это я вас обманывала? Разумеется, — продолжала медсестра, — если кто-то все время безобразничает и не слушается, я могу вместо люминала дать скополамин. Но это ни в коем случае не обман — это медицинская необходимость!

— Да что вы!

— Но лично вы, герр доктор, никогда не давали повода так поступать! Ну вот что — хотите, я вам дам паральдегид? Вы его всегда уважали и называли шнапсенцией!

— Ну допустим, и сколько вы намерены мне дать? — осведомился Долль, теперь уже с живым интересом. Паральдегид — неплохое предложение от Трудхен, которая хорошо знает, с кем имеет дело, — ведь она более тридцати лет проработала ночной сестрой в лечебнице. Она без труда заменяла дежурного врача, поэтому тайный советник позволял ей свободно распоряжаться медикаментами.

— Сколько я намерена вам дать? — переспросила медсестра и быстро бросила на Долля испытующий взгляд, оценивая, сколько ему нужно. — Ну, пожалуй, три кубика параля…

Долль резко запахнул одеяло и потопал прочь.

— Эти ваши три кубика параля оставьте себе, сестра Трудхен, — презрительно бросил он. — Уж лучше я буду гулять тут всю ночь, чем позволю себя пичкать такими детскими порциями, — и, удаляясь, добавил с нажимом: — По меньшей мере восемь!

Крики, уверения, уговоры. Герр доктор Долль-де отлично знает, что максимальная доза — пять. Ну и что? Кто-то назначил эту максимальную дозу — герру Доллю-то до этого какое дело? Его так просто не возьмешь! Он и шестнадцать кубиков параля, бывало, принимал. (Лихо он сочиняет на ходу!) Они начали торговаться, сестра Трудхен упрашивала и умоляла, Долль оставался горд, аки испанец, отвергал нищенские подачки, всем своим видом показывал, что в любой момент готов развернуться и уйти, но в глубине души забавлялся происходящим. Он думал: как же вы глупы! Я бы прекрасно заснул и безо всякого снотворного, у меня этим снотворным полна каждая клеточка тела. Но теперь это уже дело принципа! В итоге сошлись на шести кубиках. Долль пообещал немедленно улечься в постель, сестра поклялась, что не будет разбавлять паральдегид водой.

— Если он сожжет вам глотку, герр доктор, пеняйте на себя!

И вот Долль снова в каморочке, лежит в постели. Хорошее место эта лечебница, в некотором роде просто превосходное. В ожидании своего шнапсоподобного снотворного напитка он устроился поудобнее, закинув руки за голову. Мельком он вспомнил Альму, но уже без тоски, без жгучего желания немедленно броситься к ней. Какая в этом необходимость? Альма тоже в больнице, ее рану лечат, повязку меняют — все у нее хорошо, равно как и у него, так зачем переживать?

Как всегда в этом заведении, снотворного пришлось ждать довольно долго. Так пациентам внушали мысль, что лекарство очень ценное, хотя на самом деле сестры просто никуда не торопились. У больных здесь времени навалом — могут и подождать. Долль слышал, как сестра Трудхен во весь голос, не стесняясь треплется с ночным дежурным в сестринской. Прежде, бывало, он возмущался подобным пренебрежением — совершенно не уважать хрупкий ночной сон больных. Но теперь лишь улыбка появилась на его устах. Это тоже неотъемлемая часть лечебницы. От этого галдежа страдает лишь само заведение: снотворного расходуется еще больше!

И тут же Доллю стало совершенно ясно, что это дурацкое умозаключение: врачам-то никак не вредит, если больные выпивают слишком много снотворного. Вредит это разве что самим больным, которые весь день потом ходят словно пыльным мешком ударенные. Что касается Долля, то сестре Трудхен тоже все равно, примет он три, или восемь, или шестнадцать кубиков паральдегида. По совести говоря, паральдегид ему вообще не нужен — и так глаза слипаются. Иззябшие члены постепенно отогрелись, оставалось только перевернуться на бок и заснуть.

Но нет, гораздо лучше отключиться в один миг: раз, и нет тебя.

Есть одно стихотворение, которое предваряет сборник новелл Ирены Форбс-Моссе. Называется оно «Маленькая смерть» и начинается примерно так: «О маленькая смерть, как ты прекрасна, когда на небе звезды светят ясно…»