Ганс Фаллада - Кошмар в Берлине

— Мы же ей только деньги сэкономили. Вся эта обжираловка и пошлые шуточки не для меня.

— Ну да, — согласилась с ним Барашек. — Но она хотела порадоваться.

— Женятся не для того, чтобы повеселить мать, — отрезал он.

Молчание…

— И все-таки, — начала Барашек. — Расскажи, какая у нас квартира.

— Думаю, тебе понравится. В Духерове выбор очень скромный.

— Ну Ханнес, расскажи мне о ней еще раз.

— Ладно уж. — И он снова, в который раз, описал ей их новое жилище: — Она за городом — это ты уже знаешь. И вокруг полно зелени.

— Как здорово.

— Это обычная меблирашка. Каменщик Мотес задумал построить за городом дом; рассчитывал, что к нему присоединятся другие строители. Но никто не откликнулся, вот дом и не достроили.

— Почему это другие отказались?

— Не знаю. Видимо, посчитали, что в этой глухомани не выгодно. До города двадцать минут и дорога немощеная.

— Ну хорошо, а что квартира? — напомнила она ему.

— Она на самом верху, у вдовы Шаренхефер.

— А кто она такая?

— Да господи, почем мне знать. Выглядела настоящей госпожой, все говорила, что видала лучшие дни, а сейчас инфляция и все такое. Разнылась, короче говоря.

— Боже сохрани!

— Успокойся, не будет же она ныть вечно. Лучше вообще не общаться с чужими. Нам достаточно общения друг с другом.

— Да-да, конечно. А что, если она станет навязываться?

— Не думаю. Это уже пожилая женщина, седая. Правда, она чересчур трясется над своей мебелью: мебель у меня вся в хорошем состоянии, от покойной матери осталась, на диван садитесь аккуратно, в нем пружины хоть и прочные, но уже старые, от лишней нагрузки могут сломаться.

— Невозможно же постоянно об этом помнить, — сказала Барашек и задумалась. — Представь, от радости или от тоски я, погруженная в свои мысли, вдруг с ходу сяду на этот диван, разве будешь в такую секунду помнить о старых, хоть и прочных пружинах.

— Придется думать, — очень строго сказал Пиннеберг. — Придется. Кстати, часы под стеклом, что стоят на комоде, нам заводить нельзя, потому что только она умеет это делать.

— Вот пусть и забирает свои мерзкие часы. Мне не нужны часы, которые нельзя заводить.

— Разберемся. В крайнем случае, скажем, что они слишком громко тикают.

— Вот сегодня вечером и скажем! Ну да, вдруг эти драгоценнейшие часы заводить надо только ночью. Ладно, расскажи же, наконец, про саму квартиру. Вот мы поднялись по лестнице, открыли дверь и…

— И входим в переднюю. Она общая. Налево дверь — там наша кухня. Вообще-то, я бы не назвал ее настоящей кухней. Это же чердак с косой крышей, но там есть газовая плитка…

— С двумя конфорками, — загрустила Барашек. — Даже не знаю, как я с этим справлюсь. Всего на двух конфорках приготовить обед кто сможет? У матери вон их целых четыре.

— Не сомневаюсь, что и двух вполне достаточно.

— Послушай, дорогой…

— Мы же не станем шиковать, тогда нам и двух хватит.

— Конечно, не станем. Но смотри: одна конфорка для супа, вторая для мяса, третья для овощей. И картофель, это уже четвертая. Если я поставлю на две конфорки две кастрюли, две другие в это время остынут. Но ведь так!

— Ты права… — задумчиво произнес он. И внезапно в полном исступлении заключил: — Выходит, тебе нужны четыре кастрюли!

— Конечно, четыре, — гордо заявила она. — Да и этого мало. Мне нужна гусятница.

— Боже, ведь я купил только одну кастрюлю.

Барашек была неумолима:

— В таком случае нам придется докупить еще четыре.

— На нашу зарплату не сможем, придется залезть в сбережения.

— С этим ничего не поделать, родной. Надо быть реалистами. Без кастрюль не обойтись.

— Я думал, что все сложится как-то иначе, — в его глазах читалась грусть. — Думал, сможем что-то откладывать, а сами начинаем транжирить.

— Но это вещи первой необходимости!

— Гусятница это не первая необходимость, — он разволновался еще больше. — Я не ем рагу. Никогда! А чтобы приготовить всего лишь кусочек мяса, нет смысла покупать целую гусятницу! Ни за что!

— А как же рулет? — не унималась Барашек. — А жаркое?

— У нас и воды в кухне нет, — сказал он и сам смутился. — За водой тебе придется бегать на кухню к фрау Шаренхефер.

— Вот еще не слава богу! — снова вздохнула она.

Со стороны может показаться, что в браке нет ничего сложного: два человека поженились, воспитывают детей. И все делают вместе, любят друг друга, стараются устроить свою жизнь лучше. Дружба, любовь, забота; поесть-попить, поспать, сходить на работу, похлопотать по хозяйству, в воскресенье выбраться за город, а вечером иногда в кино! Вот и весь рецепт.

На самом же деле брак растворяется в тысяче самых разных проблем. Брак как таковой удаляется на задний план, становится необходимым условием существования, как, например, в истории с гусятницей. Или с часами, забрать которые он, Пиннеберг, должен попросить сегодня вечером фрау Шаренхефер. То-то и оно.

У обоих на душе кошки скребли. Хорошо хоть, что решать все эти проблемы не надо сию же минуту. Здесь, в этом купе они могли больше не думать о них. Их угрюмый спутник сошел на какой-то станции, а они даже не заметили этого. Гусятница и часы отодвинулись на задний план; Пиннеберг и Барашек, под мерное погромыхивание поезда, крепко обнялись. Время от времени они дают себе возможность отдышаться и вновь возвращаются к своим поцелуям, пока наконец поезд не замедляет ход. Духеров.

— Господи, приехали! — воскликнули они одновременно.

— Я заказал машину, — быстро проговорил Пиннеберг, — пешком ты точно не дойдешь.

— Но зачем? Мы же планировали экономить! Помнишь, как в прошлое воскресенье мы два часа пробегали по Плацу.

— Но у тебя же вещи…

— Можно позвать носильщика. Или даже кого-то из твоей конторы. Ваших рабочих.

— Нет, только не с моей работы, это бы выглядело…

— Ну, хорошо, как знаешь, — согласилась с ним Барашек.

— Да, чуть не забыл, — торопливо сказал он, потому что поезд уже начал тормозить. — Давай не будем подавать виду, что мы супружеская пара. Прикинемся, будто мы немного знакомы.

— С чего это вдруг? — удивилась Барашек. — Мы ведь в законном браке.

— Понимаешь, это из-за людей, — он смутился. — Мы ведь никому не послали приглашений на свадьбу, и люди могут обидеться.

— Ничего не понимаю, — удивилась Барашек. — Объясни. Почему наша женитьба может кого-то обидеть?

— Я тебе потом все объясню. Позже. А сейчас нам надо… Бери чемодан. И, ради бога, сделай вид, мы едва знакомы.

Барашек замолчала и только украдкой поглядывала на своего мужа. Он же проявил необыкновенную учтивость, помогая ей выйти из вагона. И даже смущенно улыбнулся:

— Это главный духеровский вокзал. А есть еще узкоколейка на Максфельде. Сюда, пожалуйста.