Зигфрид Ленц - Хлеба и зрелищ

Берт замолчал, ожидая моего ответа. Карла грызла пастилки. Но я не мог ему ничего сказать и не хотел ни о чем расспрашивать. Я только коротко пожелал ему удачи. Берт был явно обижен. Не выдержав моего немногословия, он начал торопливо, с наигранной бодростью рассказывать, как все произошло.

— Все началось с Карлы, — сказал он.

Это, впрочем, я понял и сам. Муж Карлы, доктор юриспруденции Уве Галлаш, работал юрисконсультом в «Виктории». Берт сообщил мне, что карьеру обеспечили ему Карла и Уве.

— Не упади с кровати, старина: я стал теперь коммерческим директором магазина спортивных товаров. Загляни как-нибудь в мою лавочку. Теперь я могу спокойно готовиться к институту.

Да, все то время, пока они сидели у моей постели, мне казалось, будто осколок снова торчит у меня в теле. Я почувствовал облегчение, только когда они собрались наконец уходить. Берт пообещал прийти снова, на другой же день, но я знал, что он не придет, тем более один. И он не пришел.

Выйдя из больницы, я поехал к нему. Магазин спорттоваров, где он работал, находился между цветочным магазином и аптекой. Я постоял перед витриной: хоккейные клюшки, роликовые коньки, медицинские мячи, тренировочные брюки, купальные трусы, трубки для подводного плавания, спортивные свитера, спортивные носки и ботинки, копье, настольный теннис, туфли на триконах, игральные карты, а в углу плакат: «Знаете ли вы, какие семь преимуществ есть у спортивного белья?». На плакате красовался мужчина с безупречной фигурой и самодовольной ухмылкой: он явно знал, какие семь преимуществ есть у спортивного белья. Войдя в магазин, я увидел продавщицу в желтом джемпере — маленький лоб, широкие плечи. Берт звал ее Нанни. Облокотившись на прилавок, Нанни с улыбкой поманила меня, но прежде, чем я успел произнести хоть слово, сзади меня неожиданно появился Берт. И вот уже тот злосчастный визит в больницу забыт, забыто все, что нас разделяло. Держа руку на моем плече, Берт провел меня мимо Нанни, мимо штабелей ящиков, мимо гор спортивного белья в целлофановых пакетах в контору. Острый запах кожи: медицинские мячи, футбольные мячи; «старое сердце снова становится молодым», на полке эспандеры для укрепления спинных мышц.

— Я долго ждал — сказал Берт, — но я понимал, что ты все равно придешь. Мы связаны одной веревочкой, старина. Нельзя поставить на всем крест. А теперь осмотрись. Первый шанс уже использован. Для того чтобы тебя успокоить, скажу: я уже поднакопил столько, что на первый семестр мне хватит. Но сначала осмотрись, старина.

Потом, за чаем, Берт рассказал, что расстался со «Львами гавани» по-хорошему, они проводили его с добрыми напутствиями, все, кроме Бетефюра, Бетефюр попрощался сухо. A Tea? Я задал ему всего один вопрос — о Tea.

— Все осталось по-старому, — сказал Берт. — Сегодня вечером она придет ко мне, в мою новую хибару. Я ведь переехал, старина, тебе тоже надо будет посмотреть мою новую хибару, если ее можно назвать хибарой, но сначала пообедаем вместе в клубе.

Не помню, в какой машине мы ехали, не помню, ездил ли Берт уже тогда в машине Карлы… В магазине остался Альф, этот смазливый и наглый парень: он был поглощен флиртом с Нанни и не пожелал обедать. Мы с Бертом оказались одни, и он отвез меня в клуб спортивного общества «Виктория».

Стадион «Виктории» находился в самом центре города: небольшой, ухоженный; за стадионом два теннисных корта, плавательный бассейн, душевые. Все в идеальном порядке. Когда я впервые увидел этот стадион, то подумал, что спортом здесь надо заниматься в смокинге. Я прошел вместе с Бертом по всем спортивным сооружениям «Виктории», увидел безукоризненные постройки, даже душевые имели свои индивидуальные черты; клуб «Виктории» уже сфотографировали, и фото поместили в журнале под рубрикой «Новостройки»… За кустарником находился флигель, где жил садовник спортобщества, главный «косметик» «Виктории», по фамилии Липшитц. Им были очень довольны.

Липшитц догнал нас за душевыми, но узнав Берта, снял шапку и убрался восвояси.

Веранда клуба, маленькие столики, белые лакированные садовые стулья на кованых ножках… Мы вошли в зал, и Берт толкнул меня в бок, хотел обратить мое внимание на то, как здешние интерьеры отличаются от интерьеров пивной «Львов гавани»: здесь не пахло кислой капустой, холодным табачным дымом, пол не был посыпан опилками, и никто из присутствующих не сидел в подтяжках. Шума не было, посетители беседовали при свете настольных ламп с матерчатыми абажурами, но о чем шла беседа — нельзя было сказать, и мне вдруг показалось, что здесь ведут безмолвный разговор хищные рыбы. Все были при галстуках, гладко выбриты, с бегающими глазками, почти у всех губы моментально складывались в улыбку. В клубе были представлены все возрасты. Официант почтительно препроводил нас к вице-президенту «Виктории» Матерну, подтянутому мужчине лет за шестьдесят, с лиловым лицом и с бородкой. Волосы у него были серебристые, с легким оттенком голубизны, как дюраль самолета. Он по-отечески поздоровался с Бертом, благосклонно со мной и пригласил нас за свой столик. Мы ели мясо по-сербски, на шампурах, с такой острой приправой, что слезы текли из глаз. Потом подошла незнакомка и напомнила вице-президенту, что пора пить кофе. Я никогда не видел девушку такой ледяной красоты: слегка откинутая назад голова, чуть раскосые глаза, тонкий подбородок. О, я хорошо помню, как она появилась у нашего столика! В первую же секунду я назвал ее про себя «Снежной королевой». Матерн со вздохом поднялся и под руку с девушкой ушел наверх, где был сервирован стол.

— Наверху совсем домашняя обстановка, — сказал Берт и задумчиво взглянул на потолок.

Да, в клубе «Виктории» все было по-домашнему. Как-то раз нам рассказали об одном незадачливом торговце. Кто рассказал? Ну конечно Галлаш, муж Карлы. Торговец непременно хотел стать викторианцем. Заполнил анкеты, заявил о своей готовности к анонимным пожертвованиям, но президент клуба колебался, а когда торговец захотел увеличить сумму пожертвований, то ему сообщили, что его заявление о приеме в клуб не может быть удовлетворено. Помехой был его магазин. Хотя Берт тоже работал в магазине, но магазин этот принадлежал спортивному обществу, а Берт был в некотором роде кладовщиком, но прежде всего он, как и лохматый Дорн, был знаменитостью — звездой общества, может быть, даже его алиби.

Когда рассказывал Уве Галлаш, юрисконсульт общества («Присяжный весельчак», как его тут называли), Берт заметил:

— С первого знакомства мы испытываем чувство симпатии друг к другу, Галлаш и я.

Уве Галлаш — весельчак Галлаш — на вид был рубахой-парнем, но чувствовалось, что его душит злоба. Я хорошо помню Галлаша — белокурого великана с сонным веснушчатым лицом, он был похож на яхтсмена из ганзейского города.