Зигфрид Ленц - Хлеба и зрелищ

На этот раз победит не он. Напрасно было выставлять его, дурацкая идея Виганда. Чтобы прийти первым, ему надо пробежать дистанцию меньше чем за тридцать минут, повторить свой прежний рекорд, а это ему не удастся, никак. Он самый старый из восьми бегунов, которые ждут на старте, готовясь к финальному забегу. Медленно стягивают они с себя тренировочные костюмы, стремясь до последней секунды сохранить тепло, согревающее мускулы. А вот и солнце! Под его лучами вспыхивает мокрая от дождя трава, на гаревой дорожке сверкают лужицы, но ветер не успокаивается, порывистый ветер, который обрушивается на крышу трибун и с самого утра мешает состязаниям.

Нет, на этот раз Берт не победит, даже не войдет в первую тройку; Хупперт, несмотря на растяжение ахиллова сухожилия, имел бы больше шансов, однако они выставили Берта вместо Хупперта — так пусть же он потерпит поражение!

Берт делает несколько шагов по газону, потом совершает долгую пробежку, широко и свободно работая руками; вот он смотрит в мою сторону, на трибуну, но не узнает меня. Неужели он меня ищет? Ждет, что я встану и махну рукой, словно ничего не произошло?..

Растерянная улыбка застыла на его измученном лице, он приглаживает свои редкие волосы, кладет руку на затылок и обводит взглядом трибуны. Да, он стар, слишком стар для этого забега и уже сейчас, до старта, выглядит как побежденный. Он чувствует, что его выставили в последний раз, знает, что в следующем году не возьмут даже запасным — пусть же прощание его будет горьким!

Продавцы в белых куртках, торгующие конфетами, сосисками и содовой водой, занимают место в проходах; билетеры становятся впереди, а внизу, на газоне, секундометристы уже подняли руку в знак готовности. Стало так тихо, что слышен шелест флагов на противоположной стороне трибуны, а что может быть страшнее тишины перед стартом, этого напряженного и вымученного безмолвия, которое ничто иное, как самое сильное проявление беспокойства, всегда одинакового?

Старт бегу на десять тысяч метров даст Ларсен. Он маленький, толстый; в красный куртке стартера похож на редиску; глядя на него, никак нельзя себе представить, кем он был, нельзя себе представить, что он установил два мировых рекорда по бегу, один — в знаменитой эстафете восемнадцать лет назад. Сейчас он вразвалочку прогуливается за линией старта, держа в обеих руках по пистолету. Он смотрит на бегунов, которые неторопливо выстраиваются, ждет, пока они не повернутся и не встанут на старт.

Нет, Берт не придет первым, мне не придется писать статью о нем, ни сегодня, ни когда-нибудь еще. Берт Бухнер не станет новым чемпионом Европы по бегу на десять тысяч метров. Так кто же, если не Берт, кто из восьми спортсменов, которые ежатся под порывистым ветром и ждут выстрела стартового пистолета? Может быть, Хельстрём? Он победил в предыдущем забеге, не исчерпав своих возможностей; легко, равномерно и мягко бежал он по дорожке. ДА, он бежал так же легко, как его великий земляк Гундер Хэгг. Хельстрём вполне может добиться победы. Так же, как и Оприс, курчавый румын: в прошлый раз он пробежал эту дистанцию меньше чем за тридцать минут. А может быть, первым придет Сибон, английский спортсмен, отец троих детей? Не исключено, что победит Массо, долговязый и смуглый, у итальянца тоже есть шанс. Да что там говорить, у всех есть шансы! У датчан, которых принимают за близнецов, и у швейцарца; даже у Мегерлейна по сравнению с Бертом больше шансов. У других все неопределенно, только с Бертом все ясно. Ясно, что этот бег не может принести ему ничего, кроме поражения.

На противоположной стороне стадиона перед предпоследней прямой, где соревновались в метании ядра, установлен рекорд: мне видно отсюда, как ядро, пролетев почти на полметра крайнюю отметку, ударилось о землю; да, наверно, установлен новый рекорд: быстро работают судьи, торжественно и тщательно измеряют они стальной рулеткой расстояние от края круга до места падения ядра, а спортсмен, поляк, узнает результат. Вот он вскакивает, вскидывает вверх руки — победа несомненна. Аплодисменты, жидкие аплодисменты — ведь лишь немногие зрители следили за ядром, большинство следят за восемью бегунами, которые застыли в напряженных позах перед белой линией. Вот Ларсен поднимает пистолет. Где же Берт? Он стоит рядом с Муссо, смуглым спортсменом, который выступает за Италию и знаменит своими финишными рывками. О, как безнадежно выглядит рядом с ним белокожий Берт, почти такой же белый, как его майка! И каким тщедушным он кажется рядом с другими: рядом с привыкшим к победам Сибоном, да и рядом с Мегерлейном, но это ничего не значит — у Берта сердце и легкие бегуна, он выиграл много состязаний, я не раз писал у себя в газете о победах Берта, однако и сердце, и легкие у него уже износились.

Влажный газон поблескивает и мерцает на солнце. Слепит глаза плакат на повороте. Когда же наконец Ларсен выстрелит? Невыносимо тягостное ожидание перед стартом, дрожь в руках, тошнота, словно в желудке горячий жернов, который начинает поворачиваться. Стреляй же, Ларсен, выпусти их на дорожку, отдай во власть ада! Ведь дорожка — это круг ада! Ну, стреляй же, Ларсен, нажми на спусковой крючок и освободи их, освободи нас! Конечно, у стартера должны быть железные нервы, у него не должно быть вообще никаких нервов. Наконец-то Ларсен приподнялся на носки… Ну, давай же, давай!.. И вот выстрел, чуть слышный. Ну и ну, неужели это и был выстрел избавления? Ветер срывает колечки дыма с дула пистолета, Пистолет опускается, и не сдерживаемый ничем рокот прокатывается над трибунами. Вздох облегчения — гора с плеч! Я тоже засек время.

Бегуны уже в пути. Проходят первый поворот. Вбегают в новый круг ада — во внутренний или во внешний? Гаревая дорожка размякла, все утро шел дождь, поэтому никаких рекордов не будет, выявятся лишь победители, занявшие первое, второе и третье места: уж слишком плоха сегодня беговая дорожка! Ветер яростно набрасывается на бегунов при выходе из поворота… Один из них проиграет не только этот забег… Неужели он пройдет всю дистанцию, неужели сможет бежать, заранее предвидя свое поражение?.. Берт вырвался вперед. Шаги как удары молотка, руки согнуты в локте. Берт бежит по противоположной прямой, энергично и упрямо, быстро отрывая стопу от грунта. Что же он делает? Неужели это уже поражение? Да, все предопределено с самого начала: уверенность в поражении толкает Берта в этот спурт, он не хочет слышать у себя за спиной угрожающего топота соперников, чувствовать на затылке их обжигающее дыхание. Берт убегает от них, чтобы убежать от самого себя.