Себастьян Фолкс - И пели птицы… [litres]

– Стэнфорд, – говорил между тем Грей, – выглядит как типичный английский штабист, не правда ли? Толстый, самодовольный, малообразованный. Прошу прощения, Рейсфорд, я, как вам известно, ничего против англичан не имею. В его случае внешность обманчива. Планировщик он отменный. Уверен, в ходе этого наступления он спас множество жизней.

Стивен кивнул. В его опустевшей от горя душе шевельнулся интерес – так в онемевшую конечность возвращается кровь, поначалу причиняя боль.

А Грей все курил, все говорил:

– В наших отношениях с благородными французскими союзниками обозначилась одна щекотливая тема. Они испытывают затруднения. В их рядах начался некий, как бы это выразиться, разброд. Отставка бравого генерала Нивеля помогла умерить его, но лишь отчасти. Петен проявляет несколько больше склонности беречь жизни солдат, однако положение остается тревожным. Насколько нам известно, подобными настроениями заражены две трети французской армии, и каждая пятая дивизия захвачена ими полностью.

Сказанное Греем удивило Стивена. В сравнимых обстоятельствах французская армия действовала успешнее британской, демонстрируя поразительную стойкость. Мятежи в ней представлялись немыслимыми.

– Стэнфорд хочет, чтобы вы с Маунтфордом составили ему компанию. Встреча будет неофициальной. Французские офицеры, которые согласились участвовать в ней, сейчас в отпуске. Вы просто дружески побеседуете.

– Понятно, – сказал Стивен. – Удивительно, как наверху дали разрешение. Мы с французами почти не общаемся.

– Совершенно верно, – согласился Грей с легкой торжествующей улыбкой. Ему все-таки удалось разговорить Стивена. – А никакого разрешения никто и не давал. Несколько друзей собираются пообедать вместе, вот и все. Пока я здесь. Должен сказать, выглядите вы препаршиво. Вам следует побриться и помыться. Мне очень жаль вашего друга-сапера. А теперь вставайте.

Стивен тупо смотрел на полковника. В теле его не осталось ни капли энергии. Он мог только одно – вглядываться в светлые глаза Грея, пытаться почерпнуть в них хоть немного силы.

Грей понял это, и тон его смягчился.

– Я знаю, что значит остаться одному, лишиться человека, с которым делился мыслями и чувствами. Но нужно как-то жить дальше, Рейсфорд. Я намереваюсь представить вас к Военному кресту за храбрость, проявленную в бою у канала. Довольны?

Стивен слегка шевельнулся.

– Нет, нисколько. Нельзя награждать тех, кто остался в живых, если другие отдали свою жизнь. Ради всего святого!

Грей улыбнулся снова, и у Стивена в который уж раз появилось ощущение, что полковник играет на нем, как на музыкальном инструменте.

– Очень хорошо. Никаких наград.

– Нет, представление вы подайте, – сказал Стивен, – но пусть наградят Эллиса или кого-то еще из погибших. Это поможет его матери.

– Да, – сказал Грей. – Или разобьет ей сердце.

Стивен встал.

– Я схожу в штаб, переоденусь.

– Правильно, – сказал Грей. – Если вы сейчас дрогнете, ослабеете, то обессмыслите его жизнь. Только продержавшись до конца, вы позволите его душе обрести покой.

– Наши жизни давно уже утратили смысл. И вы это знаете. Под Бомон-Амелем.

Грей затрудненно сглотнул.

– Тогда сделайте это ради наших детей.

Стивен выволок свое затекшее тело из землянки под летнее небо.

Он смотрел на деревья, на уцелевшие после обстрелов дома, на небо над ними, и в душе его снова поднималось испытанное однажды в Англии чувство родства и любви. Он знал, что заставит себя действовать, хотя мир, в котором он теперь существовал, стал пугающе хрупким.

Последнее время он писал Жанне почти каждый день, а закончив письмо, понимал, что сказать ему, в сущности, нечего. Жанна в ответ делилась новостями из жизни Амьена, пересказывала, что пишут французские газеты насчет войны.

Он поехал со Стэнфордом и Маунтфордом в Аррас, где они встретились в отеле с двумя французскими офицерами, Лальманом и Артманом. Тот, что постарше, Лальман, был мужчиной дородным, явно не чуждым простых житейских радостей. В мирное время он состоял на государственной службе юристом. К обеду Лальман заказал несколько сортов вина и съел пару-тройку куропаток, которые раздирал руками. Сок стекал с его подбородка на салфетку, которую он заткнул за ворот. Стивен смотрел на него и глазам своим не верил. Артман был смуглым, серьезного обличья человеком лет двадцати с чем-то. Лицо его все время оставалось непроницаемым, – по впечатлению Стивена, он изо всех сил старался не сказать лишнего, чтобы не поставить старшего офицера в неловкое положение.

Рассуждал Лальман все больше об охоте и природе. Стивен переводил его речи майору Стэнфорду, взиравшему на француза с некоторой подозрительностью. Говоривший по-французски Маунтфорд поинтересовался боевым духом французской армии. Лальман заверил его, что дух этот высок как никогда.

После обеда Лальман задал Стэнфорду – через посредство Стивена – несколько вопросов о его семье. У них имелась общая знакомая, пожилая француженка, приходившаяся родней жене Стэнфорда. Затем пошли вопросы о британской армии, о том, как в ней оценивают теперешнее положение на фронте. Стэнфорд отвечал Лальману с удивительной прямотой, и Стивена так и подмывало слегка подправить его речи. Впрочем, он решил, что Стэнфорду виднее, да и Маунтфорд мог заметить неточности перевода.

Стивен, плохо разбиравшийся в тонкостях операций по сбору разведданных, даже проходивших в такой неформальной обстановке, никак не мог взять в толк, когда же они перейдут к обсуждению упадка боевого духа французов и масштабах его распространения в армии. К тому времени, когда подали чай, Стивен успел подробно рассказать о передвижениях большинства дивизий британских экспедиционных войск и обрисовать картину снижения воодушевления солдат, которых победы при Вими и Мессене всколыхнули лишь на короткое время. Подавленность проникала в солдат до костей, особенно это касалось тех, кто знал о перспективе большого наступления на Ипре.

В конце концов Лальман отер салфеткой губы и предложил всем перебраться в бар рядом с главной площадью, о котором он слышал от друга. Там они просидели до десяти вечера, когда Стивена отправили на поиски водителя Стэнфорда. Он нашел его мирно спящим на заднем сиденье машины. Ко времени прощания с французами пошел дождь. Оглянувшись напоследок, Стивен увидел, что Лальман и Артман стоят бок о бок под мокрой колоннадой.

Он снова навестил Жанну – в августе, затем в сентябре. Они гуляли по городу – впрочем, ее предложение прокатиться после полудня по водным садам Стивен отклонил.

Жанна говорила, что ее тревожит апатия Стивена. Походило на то, что он махнул рукой на надежду и просто плывет по течению. Он отвечал, что, столкнувшись с равнодушием соотечественников к тому, что им приходится здесь терпеть, трудно сохранять бодрость духа.