Себастьян Фолкс - И пели птицы… [litres]

Уже не в первый раз Стюарт звонил, чтобы поболтать, и молчал в трубку. Наверное, он стеснительный, думала Элизабет, рассказывая ему о своих делах. Она не умела прощаться с людьми, не притворившись, что вскоре будет рада с ними повидаться, и только положив трубку, сообразила: она умудрилась пригласить Стюарта в гости на ужин.

– Вы должны как-нибудь заглянуть ко мне, – вот что она, оказывается, сказала.

– Должен? – переспросил он. – Когда?

– Ну… Даже не знаю. Как насчет субботы?

Ладно, не важно. Он ей нравится. Она выкроит время и что-нибудь приготовит. Пока же она достала из сумочки конверт и начала набирать шотландский номер.

Палец Элизабет замер над нулем. Она представила себе холодный серый фермерский дом в Ланаркшире, старинный телефон, трезвонящий на столике в прихожей, и дряхлого старца. Вот он выбирается из глубокого кресла, стоящего в дальней комнате, и мучительно тащится по коридору – лишь для того, чтобы услышать голос совершенно посторонней женщины, задающей вопросы о войне, на которой он сражался шестьдесят лет назад.

Нелепость. Элизабет вздрогнула и опустила трубку на рычажки аппарата.

Потом пошла на кухню, бросила в стакан три кубика льда, ломтик лимона, налила джина. Добавила тоника, закурила и вернулась в гостиную.

Зачем ей все это? Для чего она хочет узнать о том, что было с ее дедом? Чтобы лучше понять себя? Получить возможность рассказать своим воображаемым детям о прошлом семьи? Наверное, это просто каприз, однако Элизабет уже приняла решение. В конце концов, чем грозит ей телефонный звонок? Ну, оконфузится. Не такая уж и страшная цена.

Она снова набрала номер. Раздались гудки. Восьмой, девятый, десятый. Четырнадцатый, пятнадцатый. Даже хромоногий старик успел бы за это время…

– Алло? – Женщина. Элизабет почему-то удивилась.

– О, простите… Миссис Грей?

– Я вас слушаю.

Легкий эдинбургский акцент. Далекий, очень старый голос. Джойс Амелия.

– Простите, что потревожила вас. Меня зовут Элизабет Бенсон. У меня к вам очень странный вопрос. В Первую мировую войну мой дед служил в той же роте, что и ваш муж, и я пытаюсь узнать о нем побольше.

Миссис Грей молчала. Может, плохо слышит, подумала Элизабет.

– Я понимаю, просьба странная, – добавила она. – Мне, правда, очень неудобно вас беспокоить. Но я просто не знаю, к кому еще обратиться. Алло? Вы меня слышите?

– Да. Я схожу за мужем. Вам придется подождать. И говорите погромче. Он глуховат.

Когда миссис Грей положила – с глухим бакелитовым стуком – трубку, Элизабет почувствовала, что ладони у нее покалывает от волнения. Она представила себе трубку, лежащую на столике под деревянной лестницей, с которой тянет сквозняком. Прошла минута, еще одна, и наконец в ее трубке раздался подрагивающий, но громкий голос.

Элизабет еще раз объяснила причину своего звонка. Грей половины не расслышал, пришлось объяснить в третий раз, прокричать имя деда.

– Зачем вам все это? Боже милостивый, столько лет прошло, – раздраженно произнес Грей.

– Простите, мне совсем не хочется докучать вам, я просто стараюсь найти кого-то, кто знал деда, понять, каким он был человеком.

Грей фыркнул.

– Вы помните его? Вы воевали с ним вместе?

– Да, помню.

– Каким он был?

– Каким? Каким? Каким он был? Да бог его знает. Сейчас это никого не волнует.

– Меня волнует. Пожалуйста. Мне правда нужно знать.

На том конце линии раздался какой-то невнятный шум, потом еще. Потом Грей сказал:

– Темноволосый. Высокий. Сирота или что-то вроде того. Суеверный. Это он?

– Я не знаю! – взвыла, сама себя удивив, Элизабет. Интересно, слышит ли этот разговор миссис Кириадес – сквозь стену. – Я хочу, чтобы вы мне сказали.

– Рейсфорд. Господи… – Снова фырканье. – Он был странным. Я хорошо его помню. Настоящий боец. Невероятная выдержка. Но это никогда его особо не радовало. Его что-то мучило.

– Он был добрым человеком? – спросила Элизабет. – Дружил с другими солдатами?

Она не питала уверенности, что в армии принято выражаться именно так, но лучших слов найти не смогла.

– Добрым? Ну, знаете. – Похоже, Грей засмеялся. – Замкнутым, это да.

– Он был… остроумным?

– Остроумным? Что за вопрос! Тогда война шла!

– Но чувство юмора у него было, как вы считаете?

– Полагаю, было. Весьма сдержанное, даже по моим шотландским меркам.

Элизабет чувствовала: к Грею возвращаются воспоминания, и решила нажать на него.

– Что еще вы помните? Расскажите мне все.

– От отпусков он неизменно отказывался. Говорил, что у него нет дома, ехать некуда. Любил Францию. Помню, я навестил его в госпитале, раненого. Году, надо думать, в пятнадцатом. Нет, в шестнадцатом.

Грей потратил несколько минут на попытки датировать это посещение. Элизабет перебивала его, но тщетно.

– А что-то еще? У него были друзья? Кто-нибудь, с кем я могу поговорить, кто помнит его?

– Друзья? Не думаю. Нет, был один сапер. Как его звали, уже не помню. Рейсфорд был одиночкой.

– Но хорошим солдатом.

Грей задумался, линия потрескивала.

– Он был отличным бойцом, но это не одно и то же.

В трубке зазвучал голос миссис Грей.

– Простите, но я вынуждена прекратить ваш разговор. Муж непривычен к долгим беседам, и мне не хочется, чтобы он переутомился. Понимаете?

– Конечно, – сказала Элизабет. – Я так благодарна вам обоим. Надеюсь, я не очень вам помешала.

– Нисколько, – ответила миссис Грей. – Есть человек, которому муж одно время писал. Его фамилия Бреннан. Он сейчас в Саутенде, в доме престарелых. Называется «Звезда и Подвязка». Это недалеко от Лондона.

– Огромное вам спасибо. Вы очень добры.

– До свидания.

Трубка со стуком легла на аппарат.

В наступившей тишине Элизабет услышала буханье музыки в квартире наверху.

Заводиться шведский седан в который раз отказался, и Элизабет пришлось ехать от Фенчёрч-стрит поездом, составленным из недавно появившихся на британской железной дороге открытых, с проходом посередке вагонов, сиденья которых были обшиты новеньким оранжевым плюшем. Она купила с разъезжавшей по вагону тележки кофе, поморщилась, когда обжигающе горячая жидкость просочилась из-под крышки стаканчика и попала ей на руку. Когда кофе чуть остыл, выяснилось: напиток настолько пропитался витающими в воздухе ароматами дизельного топлива и сигаретных окурков, что трудно было сказать, где кончается один и начинается другой. Отопление вагона работало в полную силу, и казалось, что большинство пассажиров, глядевших в окно на проплывавшие мимо эссекские равнины, было на грани обморока.

Днем раньше Элизабет созвонилась со старшей медсестрой дома престарелых, и та сказала, что многого ожидать от Бреннана не стоит, но если Элизабет приедет, он с ней встретится. Предстоявшее свидание с человеком той давней эпохи волновало Элизабет. Она чувствовала себя историком, который, перерыв немало трудов по интересующей его теме, вдруг получил в свое распоряжение никому не известный первоисточник. Бреннан рисовался ее воображению не очень ясно. Она понимала, конечно, что он стар и даже, судя по словам сестры, дряхл, но все равно почему-то представляла его себе в мундире и при пистолете.