Мелвин Кроун - Казнь королевы Анны

– Какая она хитрая и коварная женщина! – сказал гневно король.

– Одновременно с приговором получено известие о формальном разводе между вами и ею.

– И в этом документе говорится, конечно, что, поскольку открылось, что Анна Болейн жила в гражданском браке с графом Нортумберлендом, она не имела права быть моей женой и королевой Англии, не правда ли, Кромвель?

– Да, развод разрешен исключительно вследствие этого обстоятельства! – подтвердил граф Эссекский.

В то время как король беседовал с Кромвелем, два лорда направлялись к его пышным покоям по длинной галерее кардинала Уолси.

– Милорд, молю вас именем тех, кто вам дорог, откажитесь от этого безумного намерения! – воскликнул граф Рэтленд, преклонив неожиданно колени перед Перси.

– Нет, тысячу раз нет! – возразил пылко граф. – Я должен непременно увидеть короля; я должен попытаться сделать все что можно, чтобы отвести от нее удар. Притом я только пользуюсь правом каждого лорда явиться к своему повелителю.

– Да, только не в таком состоянии! – перебил граф Рэтленд. – Нет, милорд, отложите визит до завтра, примите этот искренний и дружеский совет.

– Не могу, не удерживайте меня!.. Ее жизнь висит на волоске! Ведь я буду просить только о правосудии! – сказал Нортумберленд, и Рэтленд не успел преградить ему путь, как Перси очутился у входа в кабинет своего властелина.

При его появлении король Генрих VIII изменился в лице.

– Государь! – произнес с низким поклоном Перси. – Я явился, чтобы просить вас о правосудии.

Король не отвечал.

– Вы вызвали меня ко двору, и я повиновался вашей воле; но вы приказали мне стать одним из обвинителей и судей королевы, полагая, что ревность сделает меня ее врагом. Суд осудил сегодня королеву на смерть!

Ее жизнь в вашей власти, но вы, ваше величество, желаете навлечь позор даже на ее память и, увлекшись чувством мести, бросаете тень на мое до сих пор безупречное имя. Вы говорите, что она не могла быть вашей женой, так как жила со мной в незаконном союзе. Но если бы это было так, то проступки ее задевают не вас, а меня! Скажу вам больше. Будь она моей, никто не смог бы отнять ее у меня, не взяв и мою жизнь. Вы, говорят, любили ее, ваше величество, и я любил ее, но любовь ваша дала ей бесславие и смерть, а я готов отдать все, что я имею, чтобы сохранить ей жизнь.

Верните же мне ту, которую вы называете не своей, а моей женой, и я, не задумываясь, дам ей славное имя моих доблестных предков.

Я прошу правосудия, только правосудия! Молю ваше величество перед лицом всевидящего, всемогущего Бога не отказать мне!

– И я прошу только правосудия! – повторила женщина в длинном траурном платье, появившаяся внезапно, как воплощенный укор, на пороге королевской комнаты.

– Да, только правосудия! – повторила она, обратив блестевшие неестественным блеском глаза на короля. – Ваша слепая ревность сгубила моего единственного сына! Отдайте мне его, мою гордость и радость, отдайте мне Уотстона!.. Я уже не могу просить вас о помиловании… но я пришла сказать, что я предаю вас праведному суду Всемогущего Бога! Я буду умолять Его воздать вам по заслугам: око за око, зуб за зуб, жизнь за жизнь. Припомните слова Священного Писания: «Проклятие вдовы – всепожирающий пламень!»

У вас тоже есть сын!.. Хоть он и незаконный, но ведь вы его любите больше всего на свете; вы видите в нем опору вашей старости! Но вы, не задумываясь, сгубили моего, и праведный Бог отнимет у вас вашего! Он иссохнет как лист, опаленный грозой, и все ваши молитвы не спасут ему жизнь!..

Я протяну мою беспомощную руку к небесам и воззову к Всевышнему: «Я еще не простила!»

И когда я узнаю, что вы, так же как и я, схоронили надежду вашей жизни, я вздохну с облегчением и попрошу Создателя: «Боже! Прими мой дух! Я простила тому, кто отнял у меня единственного сына!..»

– Кромвель! – воскликнул бледный и дрожащий король. – Ее голос разрывает мне душу!.. Что же вы стоите? Верните ей сына!

– Я привык исполнять без всяких отлагательств ваши распоряжения! – отвечал граф Эссекский. – Уотстон, Бартон и Норрис казнены сегодня утром.

– Боже! Придет ли Перси? Уже ночь, а он хотел прийти! Как мрачен и томителен вечер этого страшного дня!

Удастся ли ему выхлопотать помилование?

О, жизнь! Возьмите все, но оставьте мне жизнь! Как удар грома поразили меня роковые слова: «Осуждена на смерть через обезглавливание или повешение!»

Боже! Ты дал мне силу устоять в этот страшный момент! Тебе известно, что я не виновата в этих тяжелых преступлениях! Сохрани же мне жизнь! Мне только двадцать лет!.. Будь милостив ко мне! Кровь стынет в жилах при мысли о могиле! Я хочу жить, дышать, хоть бы мне пришлось не видеть ничего, кроме печальных сводов этой страшной тюрьмы! Перестать думать, чувствовать, исчезнуть! От этих страшных слов веет леденящим холодом! Я хотела писать, но свинцовая тяжесть давит на мой бедный мозг! Увижу ли я Перси или мою камеру стали теперь стеречь еще строже, чем прежде? Безумная, безумная! Я не поняла возвышенной души этого человека! Я прошла мимо этой несокрушимой преданности и узнала ей цену лишь тогда, когда все уже безвозвратно погибло.

Анна Болейн скрестила бледные руки и начала прислушиваться. Но она не услышала ничего, кроме жалобного завывания ветра в тюремных коридорах.

– Ничего! – прошептала она с равнодушием отчаяния. – Он поехал просить короля о помиловании, но это совершенно бессмысленно! Мне отлично известен характер короля! Нет…

Я должна сжиться с мыслью, что между мной и будущим – бездонная пропасть. Что сталось с моей дочерью? Как поступит король с этим маленьким невинным созданием? Он, быть может, отправит ее в изгнание, как Марию? Бог карает меня той же самой мукой, которую испытывала из-за меня другая: и мне, как Екатерине, отказано в возможности благословить дитя мое перед вечной разлукой!

Нортумберленд не идет!.. Я умру, не услышав ни одного сочувственного и дружеского слова!

Какой глубокий ужас наводит это могильное молчание!.. Ожидание смерти тяжелее ее самой!.. Все решено и кончено! Он, не дрогнув, утвердит смертный приговор! У Генриха VIII каменное сердце… Его воля склонялась только перед моей!..

Отец и мать моя! Зачем вы отдали меня этому человеку? Ведь вы меня любили… да и я вас люблю.

Анна стала с лихорадочной торопливостью ходить из конца в конец комнаты; через некоторое время она остановилась, и щеки ее вспыхнули: за дверью в коридоре послышались шаги.

– Нортумберленд! – воскликнула она с живейшей радостью.

Дверь тихо отворилась, но в камеру вошел не Перси, а тюремщик. В его глазах застыли смущение и тревога; он приблизился к узнице и сказал ей дрожащим от волнения голосом: