Мелвин Кроун - Казнь королевы Анны

Анна села к столу и начала писать.

Вот содержание ее письма.

«Лорд Перси!

Когда Вы вернетесь завтра вечером, я буду уже стоять перед судом Всевышнего… Тюремщик передал мне Ваше письмо и четки. Благодарю за дар! Я унесу его в холодную могилу. Все погибло!.. Все кончено!.. Говоря откровенно, во мне еще таилась надежда на спасение, и она окрепла после прочтения Вашего дружеского письма! Но все это, к несчастью, продолжалось недолго! У меня был сейчас комендант, мистер Кингстон… Мой смертный приговор лежит передо мной! Мы простились навеки, я не увижу Вас! Мне не позволят увидеть даже отца и мать, даже брата и дочь! Я одна, одна, Перси, в этой страшной тюрьме! Прощайте, благородный, великодушный друг мой! Я поручаю Вас милосердию Божию! Да хранит оно Вас! Мне очень тяжело… мне страшно умирать, но если бы Вы были теперь около меня, то Вы бы, без сомнения, поддержали мое ослабевшее мужество. Но меня окружает гробовое молчание!.. О, зачем Вы уехали? Спасение мое было несбыточной надеждой. Вы летите теперь, как стрела, к своей цели и не знаете даже, что все уже закончено! Но наказание это совершенно заслуженно. Я неповинна в том, в чем меня обвиняют, и буду утверждать это до своей последней минуты. Но на душе моей лежит грех за другие тяжелые преступления! Томас Мор!.. Рочестер! Я с трудом пишу их имена!.. Я была в то время еще так молода! Я не имела понятия о жизни!.. Где Вы будете, Генри, завтра в девять часов? Шепнет ли Вам предчувствие, что в эту минуту я с ужасом кладу голову под топор палача? С того самого часа, как меня заключили в эту грозную, обращенную на север крепость, куда ко мне доносится завывание ветра, воображение со странной настойчивостью переносит меня на цветущие луга и поля, озаренные ярким солнечным светом. Эти воспоминания лишь сильнее бередят мои и без того мучительные раны и осаждают меня гораздо чаще после свидания с Вами. Помните ли Вы, Генри, наши прогулки в ясные летние вечера? Я вижу деревенские домики, окруженные зеленью, перекидные мостики, прозрачные ручьи. Вспомните, как часто мы стояли и смотрели на лебедей, дремавших на спокойных водах, и как я восхищалась серебристым отливом их белоснежных перьев! Эти картины мирной и благодатной жизни доводят меня до безумия. Тяжело расставаться с прекрасным Божьим миром, с людьми, близкими сердцу, и с великим блаженством видеть, думать и чувствовать, одним словом – жить! Из всех моих надежд уцелела единственно одна только надежда на милосердие Божие, но я переселюсь из этой жизни в вечность с разбитой душой и неспокойной совестью! На ней лежит так много грехов. Молитесь за меня! Мне это необходимо!

Меня теперь заботит больше всего на свете невозможность добраться до принцессы Марии, но жена коменданта дала мне сегодня слово исполнить за меня этот священный долг и вымолить у нее прощение, которое я не имею времени испросить у нее лично. Но прощайте, прощайте! Время летит; час казни приближается. Благодарю за все, что Вы для меня сделали и что хотели сделать! Пусть Бог вознаградит Вас, мой благородный Генри, за Вашу бескорыстную, неизменную преданность! Я была недостойна этой святой любви!

Молитесь за меня!..

Анна Болейн.

Тауэр, 18 мая 1536 года.

P.S. Тюремщик обещал мне передать Вам распятие, единственного друга, которого судьба оставила при мне в последние минуты. Сохраните его на память обо мне и еще раз прощайте. До свидания в вечности!»

Сложив письмо, осужденная начала писать к графу Уил-ширскому.

Вот что написала несчастная королева своей родной семье:

«Мой отец, моя мать!

Когда это письмо попадет в ваши руки, окровавленный труп вашей несчастной дочери будет уже в могиле. Я знаю, что вы горько сожалеете о троне, с которого судьба свергла меня так непредвиденно и на который мне было бы гораздо лучше никогда не всходить!

Страшен роковой день, когда я перешла из королевской ложи на Гринвичском турнире в мрачную бездну Тауэра; острым ножом пронзает душу воспоминание о шумном ликовании, происходившем три года назад, и о легионе барок, которые покрыли Темзу и с которых разносились приветствия английской королеве. Отец! Я помню, как Вы торжествовали, когда земля дрожала от пушечной пальбы из крепостных орудий, которой меня встретил в то блаженное время этот же самый Тауэр, где я теперь сижу в ожидании казни. Простите мне, отец, эти воспоминания! Но теперь эти крики сменились могильной тишиной!.. Мне отказано даже в возможности проститься с Вами, с матерью, с Джорджем. Но ко мне провели жену моего брата и позволили ей наговорить мне тысячи оскорбительных слов и даже принуждать меня сознаться в преступлении, которого я и в мыслях не совершала.

Но в душе моей нет уже места мщению, и я от всего сердца прощаю леди Рочфорд, хотя и признаю, что она была главной причиной моей гибели. Прошу Вас убедительно не упрекать ее за меня и за брата: она сгубила нас под влиянием безумной и безграничной ревности! Покоритесь, отец мой, воле Господа Бога и сносите безропотно одиночество, в котором Вам придется доживать Вашу жизнь! Я не знаю, что будет с моей бедной малюткой, с моей Елизаветой! Сделайте для нее все, что от Вас зависит! Король Генрих VIII перестал, говорят, признавать ее дочерью и внушает другим, что она плод позорной, незаконной любви!.. Я прощаю ему страшную клевету, которую он хочет возвести на меня. Но Вас я умоляю: если он отдаст дочь мою на Ваше попечение, то не воспитывайте в ней честолюбивых чувств, не говорите ей о троне и власти, если Вы не хотите, чтобы ее голова попала, как и моя, под топор палача!

Это мое последнее, горячее желание и последняя просьба вашей всеми оставленной, умирающей дочери

Анны Болейн.

18 мая 1536 года».

– Все кончено! – воскликнула с содроганием узница. Она обвела комнату странным взглядом, в котором безграничный ужас сливался с безумием.

– Завещание сделано! – прошептала она, припав головой к распятию. – Возьми меня, Боже, поскорее отсюда!.. Мой рассудок не выдержит этого испытания. Прости мне мою слабость и мои прегрешения, Создатель!

К половине двенадцатого приготовление к казни было закончено: эшафот возвышался, величавый и грозный, на площади, заполненной народом; ступени и помост были обиты черным глянцевым сукном; около плахи стоял простой дубовый гроб без всяких украшений. На высоком валу мрачного Тауэра два солдата стояли у заряженной пушки; фитиль уже дымился.

Вскоре на место казни прибыли граф Эссекский, государственный канцлер Чарлз Брэндон, герцог Саффолк и с ним сын короля, молодой герцог Ричмонд.

Кромвель был очевидно спокоен и доволен; его заклятый враг, благородный Рочфорд, был казнен на рассвете; лицо канцлера Одли ничего не выражало; герцог Саффолк стоял, опустив глаза в землю, и только герцог Ричмонд, юноша привлекательной, благородной наружности, заливался слезами. Руководствуясь ничем не объяснимым чувством, король Генрих VIII захотел, чтобы сын его, главный предмет всех его мыслей и его любви, присутствовал на этой кровавой церемонии.