Мелвин Кроун - Казнь королевы Анны

Молю усердно Господа сохранить Вас своей неизреченной милостью, прошу Ваше Величество принять заверение в глубочайшем уважении и искренней преданности

Вашего верноподданного Уильяма Кингстона.

Тауэр, 19 мая».

Помост, облитый кровью, был разобран и увезен; публика, наводнявшая необъятную площадь, разошлась по домам, и Лондон и окрестности приняли прежний вид. В королевском дворце кипела бурная деятельность: там готовились к пышному, торжественному празднеству, украшали алтарь – Джейн Сеймур должна была на следующий день вступить на английский престол.

У входа в одно из подземелий Тауэра, во рву, поросшем разными колючими травами, сидя дремал мужчина очень мрачной и суровой наружности. Лицо было спокойно.

Войска были распущены; вокруг Тауэра царила прежняя тишина; взмах секиры убаюкал бдительность тюремного начальства, и дела шли своим чередом.

Этот штиль после бури отразился, конечно, и на угрюмом тюремщике, изъявившем согласие бежать с Анной Болейн: он спокойно дремал, поджидая кого-то.

Легкий шорох, достигший внезапно его слуха, заставил его вздрогнуть и вскочить на ноги.

– О, милорд! – сказал он при виде человека, которого ждал. – Теперь уже слишком поздно! Сегодня ровно в полдень…

– Боже! Да разве Анна…

Лорд Перси был не в силах договорить; лицо его покрылось синеватой бледностью, и он с большим усилием устоял на ногах.

Он стоял потрясенный. Ему казалось, что чья-то холодная железная рука сдавила ему горло.

Он вернулся довольный и вполне успокоенный: капитан корабля согласился содействовать побегу королевы; он ждал ее, чтобы сняться тотчас с якоря: все переговоры Перси увенчались успехом, и все это пропало, все было уничтожено!

– Ее казнили в полдень! – стал пояснять тюремщик. – Она передала мне тихонько два письма. Я отнес одно из них, куда она велела, и приберег другое для вас.

– Умерла! – произнес с глухим рыданием Перси. – Умерла беззащитная, не встретив ничьего приветливого взгляда, не унеся с собой ни одного сочувственного и дружеского слова; умерла одиноко, не дождавшись меня.

Он упал на влажную неровную почву и залился горючими слезами.

– Мне было тяжело узнать, что вы уехали! – начал снова тюремщик. – Я не имел возможности устроить это дело без вашего содействия. Я улучил минуту и пробрался к вам в дом, но вас там уже не было… Да и, кроме того, нам бы не удалось вывести ее из Тауэра среди белого дня!

Перси не отвечал: его мужество было сломлено тяжестью последнего удара.

Не дождавшись ни слова, ни звука, ни жеста, тюремщик продолжал тем же бесстрастным тоном:

– Вы не должны винить меня во всем этом, милорд! Ведь я не мог предвидеть, что они поторопятся, я не мог ничего изменить; я был готов служить вам, вы это сами знаете; как только я узнал ваше имя и звание, я, рискуя головой, решил сделать все, что от меня зависело, не ради интереса…

– Где ее тело? – спросил Нортумберленд.

– Здесь, в Тауэре, в часовне.

– Дайте же мне ее письмо!

Тюремщик поспешил исполнить его просьбу. Перси схватил письмо дрожащей рукой.

– Она еще нашла в себе столько силы, чтобы проститься со мной! – произнес он с отчаянием. – Боже, праведный Боже, зачем ты дал мне пережить ее казнь? Анна! Моя возлюбленная, моя бедная Анна! Сегодня утром она еще жила, дышала, говорила, и вот отняли у нее жизнь!.. Им нужна была кровь этого восхитительного юного создания?!

– Ее тело в часовне святого Петра! – сказал снова тюремщик.

– Ведите же меня немедленно туда! Я хочу ее видеть! – воскликнул Генри Перси.

Они молча спустились в подземный коридор и очутились скоро в северной части здания.

Когда они вошли в тюремную часовню, в лицо им пахнуло влажным, гнилым воздухом.

В часовне было тихо и мрачно, как в могиле.

В ней стояли два гроба: в одном лежал труп королевы Анны, в другом – труп ее брата, графа Джорджа Рочфорда.

Дымное пламя лампады озаряло бледным светом угрюмое лицо тюремного могильщика; он приподнял тяжелую каменную плиту, закрывавшую склеп, в котором тлели кости Рочестера и Мора, и спустился в него, чтобы вырыть рядом с могилами этих мучеников две новые могилы.

Стук заступа о землю был единственным звуком, проникавшим в безмолвие, которое царило под этими массивными, почерневшими сводами.

Тюремщик обвел взглядом небольшую часовню и вошел в склеп.

– Дайте мне ваш фонарь! Мне нужно на минуту посветить его милости! – сказал он торопливо.

– Возьмите! – отвечал апатично тюремщик. – Но… тише: не заденьте могилу лорда Мора… Я, право, не желаю, чтобы ее топтали.

А Перси продолжал стоять, как призрак, перед двумя гробами: он крепко сжимал грудь обеими руками, как будто боясь, что она разорвется от безысходной и непосильной муки.

Тюремщик подошел и наклонил фонарь, чтобы дать лорду возможность отчетливее видеть в окружавшем их мраке.

– Я бы хотел взглянуть на нее еще раз! – сказал с усилием Перси.

– Ну что же! Это нетрудно: гробы не заколочены, и гвозди можно вытащить клещами! – проговорил тюремщик.

– Так вы на самом деле хотите это сделать? – спросил с недоумением могильщик. – Тюремное начальство может вас наказать за это своеволие!

Но тюремщик, по-видимому, не обратил внимания на это замечание и сорвал крышку с гроба казненной королевы.

Холодный пот прошиб этих ко всему привыкших людей при виде страшного зрелища, которое предстало их глазам.

Какие муки, Господи, могли так исказить это обворожительное, молодое лицо, залитое кровью? Густые кудри Анны Болейн были немилосердно иссечены секирой, глаза были открыты, и в этом пристальном, диком взоре светилось что-то грозное, леденящее кровь; маленькая рука, искривленная судорогой, прижимала к груди коралловые четки с серебряным крестом.

Лорд Перси отступил в невыразимом ужасе.

– Творец земли и неба! – произнес он со стоном. – И это она, Анна, молодая, прелестная, грациозная Анна!.. Эти страшные, мертвые, открытые глазницы – ее прежние дивные голубые глаза? Эти чудесные длинные, светло-русые кудри… Заколотите гроб! – крикнул он повелительно. – Свирепость человека не ведает границ.

– Вы, верно, не откажетесь, если понадобится, подтвердить, что последнее желание казненной было исполнено и четки положены вместе с ней в могилу! – сказал робко могильщик.

– Да, да! – ответил Перси. – Четки моей покойной матери лежат у ее сердца, и рука ее держит животворящий крест. Мир праху твоему, моя милая, бедная Анна!

– Я слышал, что она умерла как истинная праведница! – проговорил тюремщик. – Я не был на казни, но она, говорят, молилась так усердно, как умеют молиться только Божьи ангелы.