Уильям Глэдстоун - Двенадцать

Наутро в лагерь прибыл учитель, которого здесь, в ашраме, звали Римпоче. Это оказался крепкого сложения, бритый наголо мужчина с рублеными чертами лица. Он изъяснялся исключительно на тибетском, по-английски не знал ни слова и приехал со своим переводчиком.

Занятия начались с опозданием, но Макс к этому уже привык. В целом все напоминало обычные институтские семинары. К удивлению для себя, Макс нашел их необычайно интересными, по крайней мере, нисколько не хуже тех, даже самых удачных, которые он посещал в Гарварде и Йельском университете. Похоже, впервые за то время, которое прошло с момента запрета заниматься философией, ему встретился преподаватель, от всей души побуждающий учеников мыслить. Причем Римпоче был куда лучше вузовских профессоров. Он не просто задавал вопросы типа «какова форма у Вселенной?» или «какого Вселенная цвета?», но еще и располагал ответами. При этом учитель не просто излагал свое мнение, но еще и активно, с интересом прислушивался к своей аудитории.

Большинство слушателей даже не решались добровольно отвечать на вопросы, но Макс, привычный к активному участию в ученых разговорах, свободно выкладывал свою точку зрения — там будет видно, прав он или не прав. По какой-то причине он заявил, что цвет у Вселенной, видимо, синий.

В ответ мыслитель получил замечание, что ошибается, а потому должен выйти из-под тента, погулять в роще, окружающей лагерь, и помедитировать там насчет верного решения. Ему было сказано, что Римпоче по прошествии нужного времени за ним пришлет. В итоге Макс провел в роще больше времени, чем все остальные медитаторы, вместе взятые.

Вселенная представлялась ему в виде двойной спирали. По Римпоче выходило, что он заблуждался.

Опять в лес.

Эти походы чем-то напоминали дурацкий колпак, который ему иной раз напяливала во втором классе учительница, а потом усаживала в углу под всеобщее хихиканье.

Медитаторы, конечно, не хихикали, хотя кое-кто непроизвольно улыбался. Слишком уж часто Макса выставляли из-под тента.

Тем не менее к происходящему слушатели относились вполне серьезно, а неуемность Макса воспринимали, похоже, с одобрением. Грэйс в рощу не посылалась ни разу из-за того, что не вызвалась ответить ни на один из вопросов, поставленных Римпоче. Равно как и большая часть аудитории. Здесь никого не вызывали к доске и не ставили отметок. Единственную оценку на дороге к просвещению мог поставить себе лишь сам ученик.

Макс усвоил для себя многое, в том числе и то, что у их учителя прекрасное чувство юмора.

В возрасте трех лет Римпоче был рукоположен в большом тибетском монастыре. В шесть его признали тулку — верховным жрецом — соседнего монастыря. Вещь крайне необычная. Подобное звание означает, что ты являешься перевоплощением прежнего тулку, примерно как при выборе далай-ламы. В самом деле, быть избранным дважды — большая редкость, ведь это подразумевает воплощение в одном теле сразу двух просвещенных душ, но, как видно, буддийское учение допускало столь исключительные случаи.

По мнению самого Римпоче, особенно странным оказалось то, что обе воплощенные в нем наследственные линии должны были пятьсот лет непрерывно существовать совершенно обособленно и тут вдруг, словно им места было мало, свалились одновременно в единое вместилище в виде его.

Ему было всего пятнадцать, когда маоисты, к той поре уже захватившие Тибет, решили пересажать всех лам и разбросали их по зонам строгого режима, трудовым лагерям в густых лесах. Заключенные от рассвета до заката валили лес, а ночами над ними жестоко измывались. Помимо лам здесь сидели лишь смертники и уголовники, осужденные за тяжкие преступления. Среди ночи заявлялись охранники и уводили ламу или убийцу — чаще всего безвозвратно. Иногда, правда, его чуть живого швыряли назад, но потом забирали опять, якобы на очередной допрос, на этот раз с концами.

— Можно сказать, что я благодарен китайцам за свое заточение, — рассказывал через переводчика Римпоче. — Оно было подобно университету. Маоисты отбирали по всему Тибету самых мудрых лам. Я у них всех учился, был молод и крепок, работал, не щадя сил, поэтому и оказался в самом конце списка тех, кто подлежал истязаниям и убийству. Но разумеется, уверенности не было ни в чем, — продолжал он. — Медитируя, я размышлял о природе непостоянства с той углубленностью, какая вряд ли бы у меня получалась, не сознавай я того, что в любую секунду могу быть выдворен из этой жизни.

После четырнадцати лет лагерей Римпоче неожиданно выпустили, и ему удалось выехать в Непал, где он основал женский монастырь, преимущественно для беженок с Тибета, из которых многие прошли через ад истязаний насильников-маоистов. Там он и познакомился с Агатой, пригласившей его сюда на ритуал освящения ступы.

Сам Римпоче происходил из дзогчен, буддистов, сочетающих в своем учении кое-что от религии бон, а также от Падмасамбхавы, великого мастера тибетского буддизма. Бон, существовавший еще задолго до Будды, обладал, по общему мнению, магическими силами. Что же касается медитации дзогчен, то ее цель состояла в достижении так называемого радужного тела как указания на то, что душа обрела всезнание и способна в любое время принимать какую угодно форму.

Эго во многом схоже с состоянием нирваны, хотя и более колоритно в том смысле, что душа при этом может произвольно перевоплощаться в любое существо или вещество на свой выбор, будь то птица или гора, ручей или камень, животное или человек, а то и в саму радугу.

На пятый день занятий наступило и время освящения ступы. Переводчик попросил учеников собраться в круг и объяснил, что, пока все будут нараспев читать мантры, Римпоче понадобится кто-то для помощи в проведении обряда. Это большая честь.

Макс был единственным, кого особо не занимала завидная участь быть избранным. Неизвестно, ведал о том Римпоче или нет, но дело кончилось тем, что он выбрал именно Макса.

Не чувствуя в монахе чрезмерной просвещенности, Макс между тем проникся к нему искренним уважением. Дисциплинированность и рабочая этика неизменно вменяли Римпоче быть на ногах с четырех утра, давая частные консультации, а затем с восьми до четырех часов дня вести занятия. Вечера он в основном проводил в уединении, совершая обряды и медитации во всех подходящих для этого местах, разбросанных по вместительной территории ашрама — беседках, сараях, бунгало.

Отрадно было и то, что Римпоче оказался приверженцем мясной пищи. Почти каждую трапезу ему подавалась хорошая отбивная, котлета или гуляш с карри, рисом и овощами. Что, господа вегетарианцы, получили по носу? Это было тем более забавно, что Грэйс с большинством своих жующих морковку собратьев автоматически вписывали мясоедов в круги ада.