Патрик Гейл - Место, названное зимой

Он вернулся в комнату, вновь зажёг лампу, натянул пальто, потому что к вечеру похолодало, и наконец сел за стол, чтобы насладиться письмами. Начать решил с письма Джека, почувствовав, что оно не такое мрачное.

Джек написал ему, как только получил телеграмму с адресом Йёргенсенов. Он никогда не любил переписываться. Если уж на то пошло, он никогда не писал никому, кроме Гарри, и то только потому что Гарри его заставлял (унаследовав от матери болтливость, переписку вела Джорджи). С ручкой в руке Джек надолго задумывался, как никогда не задумывался при живом общении. Он терпеть не мог школьное правило раз в неделю писать письма домой и изо всех сил ему сопротивлялся. Но несмотря на всё это, он всё же излил свою душу на нескольких тоненьких листках бумаги, которые Гарри теперь держал в руках; целых три с половиной страницы, покрытые узкими каракулями врача.

Сначала он выражал своё мнение по поводу путешествия, о котором Гарри рассказал ему в предыдущем письме, называл его компаньонов болванами и соглашался, что встреча с датским троллем – большая удача. Он завидовал, что Гарри выпала возможность долгой поездки в поезде (он обожал поезда и надеялся поехать с Джорджи в путешествие на поезде по всей Германии, если практика оставит на это время). Он радовался, что брат решил сначала поучиться канадскому ведению хозяйства, прежде чем с головой бросаться в фермерство, и шутил, что зря в своё время не использовал в полной мере работоспособность своего брата. Он рассказывал, что наслышан о сорвиголовах, которые помчали прямо в канадские леса и, конечно, попали в переплёт. Он делился трудностями на работе, где ему приходилось иметь дело с владельцем скаковых лошадей, воображавшим, будто бы он знает больше любого врача, и лечившим их весьма опасными народными методами, на любые возражения Джека отвечая: ну, конечно, это вы так считаете! Заканчивалось письмо вопиюще коротким абзацем о том, что у Джорджи и детей всё в порядке, что все передают привет и надеются вскоре нанести визит Соломенной Вдове и малютке Фил, чтобы те не очень уж скучали.

Гарри снова перечитал письмо, на этот раз помедленнее, стосковавшись по форменным словечкам брата и его добродушной, доверчивой манере. Он сильнее, чем когда-либо, пожелал, чтобы Винни переехала поближе к Джорджи, может быть, даже к ним в дом. Джек никогда не считал нужным жалеть Филлис и не называл её, даже за глаза, «бедной Филлис», как – в этом Гарри не сомневался – Роберт, Фрэнк и их жёны.

Он открыл письмо Винни. Оно, как всегда, пахло ландышем. Она переняла у одной из гувернанток, француженки, привычку класть бумагу и носовые платочки в тот же ящик стола, что и несколько брикетов цветочного мыла, так что и бумага, и лён пропитывались нежным запахом – её запахом. Гарри не смог удержаться, чтобы не поднести аккуратно сложенные листы к носу на пару секунд и не вдохнуть. Аромат напомнил ему не только о Винни, но и обо всех городских радостях, которые он оставил. Кусочки мыла, которые Анни отрезала от большого брикета, были шершавыми, оранжево-розовыми и не пахли ничем, кроме пуританской чистоты, столь же отчуждённой, как больница.

Мой милый Гарри, писала Винни. Я так рада, что наконец-то получила адрес, куда могу писать, потому что я так часто пишу тебе мысленные письма, что удивительно, как это я ещё не научилась мысленно ставить печати и мысленно отправлять. Думаю, оно будет идти несколько недель. О господи.

Дело в том, Гарри, что, после того как ты нас оставил (я понимаю, ты вынужден был так поступить), к нам снова стал приходить Том Уайтакр. Ты помнишь, я рассказывала тебе о нём в Венеции. Мы встретились на обеде у Фрэнка, и, конечно, он стал задавать вопросы, и вскоре узнал, что я вышла замуж и что ты уезжаешь в Канаду. Мама сказала, что нет ничего страшного, если мы пригласим его в гости, как в старые добрые времена, потому что я теперь добропорядочная замужняя дама, настоящая матрона (боюсь, после всех приключений Патти и женитьбы Роберта и Фрэнка она уже не так строга к младшим. И уж, конечно, воспитывает их совсем иначе, чем нас с Джорджи, когда мы были в их возрасте)! И, конечно, мы говорили и говорили, и он совершенно очаровал нашу маленькую Филлис, или, вернее сказать, это она его очаровала (она ведь настоящая очаровашка, милый!) и… все мои чувства к нему вспыхнули снова.

Гарри, я боролась с ними, как могла. Я притворялась больной, когда он звонил (дважды), но тогда он принялся мне писать. Господи. Я понимаю, меньше всего сейчас ты хочешь знать подробности, которые оскорбят тебя ещё больше. Но когда ты уезжал, Гарри, ты ведь сказал, что не против, если он будет приходить. Ты даже сказал – я не дала тебе договорить, но всё равно, – что для Филлис будет полезно, если у неё появится ещё один дядюшка.

Не могу поверить, что пишу это (переписываю начисто, после того как несколько черновиков изорвала, залила слезами и бросила в огонь). Ведь прошло совсем немного времени, как ты уехал – я представляю, до чего разозлились бы мои братья-юристы, увидев это письмо! – но это так, Гарри, и я слишком сильно ценю тебя, чтобы обманывать. Я была уверена, что смогу склеить своё разбитое сердце, наполнить его новой любовью, и какое-то время мне это удавалось, Гарри. Наверное, я смогла бы справиться с собой, только если бы мы с тобой остались в Херн-Бэй, где были так счастливы и где заменили друг другу целый мир.

Между этим и следующим абзацами был большой пробел, будто Винни глубоко вздохнула, прежде чем продолжать.

Если ты, не ради меня, но хотя бы ради Филлис, дашь мне согласие на развод по той официальной причине, что оставил нас, Том покроет все расходы. Он будет заботиться обо мне и Филлис, поэтому, конечно, мы не имеем больше права увеличивать брешь в твоих финансах. Я никогда не допущу, чтобы Филлис забыла, кто её отец, и ты увидишь – она тоже будет писать тебе письма, как только научится.

На случай, если у тебя возникнут вопросы, я скажу, что магазин Уайтакра продан и теперь называется в честь нового владельца. Мама уверена, что характер Тома изменился к лучшему. Не знаю подробностей, но, сдаётся мне, он обещал оказывать ей финансовую поддержку, о которой не знают братья!

Я искренне надеюсь, что ты справишься с этим, милый Гарри, и обретёшь настоящую, безграничную любовь, которой заслуживаешь, взамен тех жалких крох, что получал от меня.

Винни.

Гарри пришлось перечитать письмо ещё дважды – так не похоже оно было на то, что он ожидал увидеть. Сначала он почувствовал боль от того, что его совсем недавние мечты были так жестоко и беспощадно разрушены, потом вспышку злости, что его наглый – он был уверен в безграничной наглости Тома Уайтакра – соперник возобновил свои поползновения так скоро после того, как место возле Винни освободилось. И, конечно, раздражение при мысли о лицемерии мамаши Уэллс. Но он не мог не заметить, до чего комична её внезапная переоценка ценностей, и увидел в ней не коварную манипуляторшу, думающую только о выгоде для себя и своих дочек, а скорее добрую прагматичную мать.