Николай Фробениус - Застенчивый порнограф

Я натренировался произносить «спасибо» по-разному, с разной интонацией, чтобы они не догадались, на каком языке я говорил раньше.

После ланча мне сказали, что со мной хочет поговорить психолог.

Когда я пришел в этот светлый кабинет, вид у нее был подозрительно хитрый.

Мы довольно долго смотрели друг на друга. Никто из нас не произнес ни слова. Глаза у нее коварно блестели. Наконец она спросила:

— Хочешь чашку смородинового сока?

— Спасибо, хочу, — ответил я.

Она злорадно усмехнулась, и ее рот в этот момент стал похож на ломтик дыни.

Скоро я научусь говорить на новом языке, Сара, со всеми их гласными и согласными, и тогда мне будет гораздо легче найти Петера Фема и ослепить его.

С приветом —

тот, кого ты знаешь.

Шел дождь. Ветер швырял в стекло капли. Какая-то машина въехала во двор и остановилась у подъезда Симон стоял у окна и смотрел на следы колес на промокшей земле. Дождь лил целый день, и снег превратился в коричневую слякоть. Слякоть вползла на ступеньки лестницы, измазала стены дома Дверца машины распахнулась, и мужчина поставил ноги в грязь. Он, поди, чертыхнулся, обнаружив, что промочил ботинки. Из другой дверцы вышла девушка в пальто. Мужчина запер машину и прошел на цыпочках по двору к подъезду, глядя себе под ноги. Ступив на лестницу, он поднял голову. В свете лампы над дверью его белобрысые волосы заблестели. А когда девушка в пальто повернулась к мужчине, Симону показалось, будто под капюшоном у нее сверкнули очки и что она немного хромает на левую ногу. Его охватили одновременно и дикое волнение, и радость. Но вот мужчина взглянул на окно Симона, словно почувствовав, что кто-то наблюдает за ним.

Его мозг и весь мир замерли.

Он лег на кровать. Его тело погрузилось в матрац. Плоть, сжавшись словно резина, подалась назад. При виде мужчины и девушки, которые оказались не теми, за кого он принял их в первое мгновение, он почувствовал себя черточкой, кружочком, а потом его тело стало вдруг невыносимо тяжелым. Это ощущение повторилось. Мужчина, девочка, невыносимая тяжесть тела, мужчина, девочка, тело, тяжесть, мужчина, тяжесть, резина, девочка, мужчина, девочка, тяжесть.

Это был круговорот возникавших перед ним образов. Он все время находил в них какие-то еле заметные изменения, нюансы надежды и отчаянного разочарования. Он думал, что все еще переменится, оставалась еще крупица уверенности, что мужчина и девочка — это полицейский и Сара, но потом мужчина оборачивался, и лицо его оказывалось совсем другим: прямая линия закруглялась и снова превращалась в круг, назад к продолжению и началу. Он был уверен, что это никогда не кончится, и все же знал: точно так это длиться не может, ведь он начинал забывать, как выглядят эти мужчина и девочка.

Он взял пульт и стал шарить по телеканалам, останавливаясь на каждом не больше секунды. И увидел то, что хотел. На одном канале показывали женщину, лежащую на столе. На животе у нее были полоски бумаги.

На другом — тела крупным планом, похожие на пейзаж под палящим солнцем. У Симона устали глаза: его утомили эти картинки и вспышки света при переключении программ. Он отложил пульт и машинально взглянул на экран. По телестудии, вдоль ванны, над которой поднимался пар, расхаживал маленький человечек в купальном халате. Он разговаривал размахивая руками, словно разгонял пар. В ванне лежал молодой мужчина. Лицо у него было бледное и гладкое, он походил на ребенка. Симон засмеялся. Он встал с постели, постоял, облокотясь на стену, оклеенную обоями с Памелой Андерсон. Потом открыл дверь и вышел в коридор.

В конце коридора спал вахтер, сидя на стуле с книгой в руках. Симон прошел мимо. Он услышал какие-то звуки, смех и остановился в нерешительности — идти на звуки или вернуться в комнату. Он осторожно завернул за угол и направился к стеклянной стене. Там сидели шесть человек, персонал Реабилитационного центра. Они смотрели на экран большого телевизора, на меняющиеся цвета.

Телепрограмма называлась «Сексуальное здоровье». У ведущего были густые усы. На отвороте пиджака у него красовалась табличка с именем: «Макс Эйак».

— Дальше вам смотреть не обязательно! — крикнул он.

Симон не понял, почему взрослые засмеялись.

Он подумал сначала, что ведущий разговаривает с врачом. Они показывали репортаж про людей, которые стояли в красных боксах и хныкали. Но Симон тут же решил, что в этой программе что-то не так. Потому что чуть погодя ведущий и женщина, про которую он думал, будто она врач, стали раздеваться и вошли каждый в свой бокс, где надели брюки и рубашки. Заиграла ласковая музыка. Симон прижал лицо к стеклянной стене, но теперь он смотрел не на экран, а на Катрине Лю. Она сидела не шевелясь, уставившись в телевизор с какой-то странной, потусторонней улыбкой.

Не раздумывая ни о чем, он пошел дальше по коридору, мимо спящего вахтера, открыл дверь и вышел во двор.

Был мягкий зимний вечер. Снег промок, и на нем отчетливо выделялись следы. Никто не следил за ним, никто не догонял его, не окликал. Никаких голосов в ночи. Ни сирен, ни мигающих фар автомобилей. Как и в прошлую попытку побега, он пошел вдоль проселочной дороги. Он не бежал. Он шел спокойным шагом и размышлял о том, что вовсе не опасно изменить решение. Многие меняют свои решения. В Сандму больше нет смысла оставаться. С него хватит, надоели ему и Амалие, и психолог, компьютеры, и занятия. Он — охотник.

Он шел по снегу, оставляя за собой километры дороги. На повороте, где стояло дерево с вывеской «Пососи пепси-сиську», он остановил машину, вытянув левую руку с поднятым большим пальцем. В свете фар его лицо не казалось таким детским.

В эту минуту он выглядел вдвое старше. Это и помогло ему поймать в машину. Он не собирался обманывать, но сидящая за рулем женщина-ветеринар, с забавным курносым носом, в темных очках, приняла этого тихого паренька за взрослого. Она спросила, куда ему нужно, и он заплетающимся языком ответил, что собрался в гости к тете в ближнем городке.

— В Л.? — спросила она.

— Да, в Л.

Он сказал, что тетка его сумасшедшая и он рад, что выпала возможность навестить ее.

— Что? — спросила женщина и посмотрела на мальчика с лицом взрослого. — Что ты сказал?

— Я еду навестить свою сумасшедшую тетку, — повторил он.

В машине было темно, и она не заметила его тревожный, неуверенный взгляд. На минуту воцарилась тишина.

— Ты, наверное, хочешь сказать «нормальную»? — испытующе спросила она.

— Да, да, она нормальная. Нормальная.

— Это хорошо, — улыбнулась ветеринар.

— А в Сандму живут ненормальные.

— Где?

— В Сандму. Это Реабилитационный центр для детей и подростков. Они чокнутые.

— Я думала, там опытные специалисты помогают детям заботиться о своем теле, любить его, любить себя.