Журнал «Дарьял» - Зеленый лист чинары

Из глухонемой тиши, висящей над песчаной степью, смотрели дрожащие звезды.

На земле влюбленные звезды рассыпались лучами в песнях, как лепестки шувеланской гвоздики.

А туман залег в пески, как уставший караван.

— Встаньте! Эй, караван!..

Громкий голос караван-баши прозвучал сквозь влажный туман. Это было похоже на орлиный крик, который, растаяв в песчаных волнах степи, превратился в далекий и слабый гул. Но он не только разбудил уставших людей — путников и Аксакала, беловолосого и белобородого старика, но и Надежду, уже умиравшую.

Сразу, после короткого утреннего омовения, Аксакал, белоснежный старик и вместе с ним купцы и их слуги, открыв каждый перед собой особо хранимый жаномаз — чистый платок с глиняной печатью, привезенный из Священной Земли, опустились на колени и стали совершать намаз — эту молитву молча, дуа, с трогательной мелодией во имя Аллаха Всемогущего.

Закончив, все встали. Все, кроме Аксакала.

Старик шепотом, словно, боясь разбудить шайтана, просил у Бога дать им спокойный путь — без сатанинских злодеев, без грабителей, без клеветы женщин-демонов, без боли и без несчастных случаев.

Старик трижды поцеловал глиняную печать с начертанными волшебными словами, украшающими святой Коран.

Тумановолосая степь и черноглазые белые верблюды тихо следили за ходом утреннего намаза.

Старик сжал пальцы в кулаки и кулаками вытер слезы вокруг глаз. Встал белоснежный старик на ноги, как маяк в море, как бюст, памятник свету, как букет из высохших белых роз и как живая сказка в туманной белизне…

И ночь преобразилась; словно небесное ожерелье — горизонт начал раскрываться, показав облака, эти красные бутоны с золотой тенью. Рассвет открылся, как огромный букет и засветился на лицах путников.

Горизонт, как край зонта, обозначился перед караваном. И караван двинулся.

Зазвенели колокольчики на шее верблюдов. Кто-то из слуг запел. Под звяканье колокольчиков зазвучала дервишская песня, пропетая бархатистым голосом раба.

Песня эта была о чудной красоте Лейлы, о человеческой любви, о Меджнуне, великом философе, о мучении любви, с поиском спасения человечества в беспредельной любви к Аллаху и к Человеку. Раб, певший дервишскую песню, олицетворял белый караван, похожий на течение самой жизни. И во всем этом было внециклическое движение, проходившее через судьбы любви. А белоснежный старик, этот Аксакал, был тенью мудрости и чистоты, сопровождающей караван.

Караван был нагружен девственно-нежной, светлой, как хрусталь, мечтой Человека.

Караван направлялся туда, где белые облака стояли, словно вознесшиеся минареты, и звезды рассыпались на песке, там, где зарождалось новое сознание.

Когда первые лучи Солнца скользнули по каравану, он остановился, как отряд язычников-солнцепоклонников. Старик вынул из кармана маленькое, размером с ладонь, зеркало. И поблагодарил Бога за теплый свет, за Солнце и поцеловал лучи Солнца, отразившиеся от зеркала.

После этого караван направился к юго-западу. Дувший легкий ветерок сметал следы каравана с сыпучего песка. Единственный куст степи — саксаул, с желтоватыми цветками, то ли скрывался в тени маленького белого облачка, то ли ждал караван. Он виден был на песчаном море, как маяк. И вот караван-баши объявил:

— Дэдэ! — закричал он. — Вижу воду!

Действительно, невдалеке показались зеленые кусты, а вокруг зеленела трава.

И вот добрался, наконец, караван до зеленого острова. И увидел посреди сочных трав говорливый ручей с чистой прохладной водой из волшебного родника.

Подошел старик первым, поблагодарил Бога за бесценный дар — встречу с водой. Стоя лицом к воде, прошептал какие-то слова, набрал в сложенные ковшом руки воды, поцеловал ее и затем выпил.

И люди и верблюды подходили к роднику. Люди улыбались, верблюды несолидно спешили. И выпили все вдоволь, утолили пустынную жажду. И набрав воды, тронулись дальше.

Однако едва удалились люди на полсотни шагов, исчез родник вместе с зеленой травой и кустами. А караван, посвежевший, полный сил, держал путь дальше. Бодро шагал караван словно пророк Ной ждал его на своем великом Судне.

А кругом песок, ни звука, ни духа. Волны песчаные отражают зарю и лучи…

Верблюды, словно боясь потревожить песчинки, осторожно шагают за караван-баши. И люди и верблюды идут друг за другом, как по веревке или по узкой улице.

… Нет спешащих, нет обгона…

Аксакал, старик белобородый, шел впереди, а за ним купцы и слуги. Они доверились опыту старика и караван-баши с орлиным взглядом и волчьим сердцем.

Караван шел день, шел ночь за Аксакалом с невозмутимым спокойствием среди барханов, где песок засыпал давние указатели. Люди верили в чистоту белоснежного старика.

Колокольчики на верблюжьих шеях беспрерывно, с неповторимым тактом, вызванивают верблюжью поступь по мягким волнам песка. И, кажется, что в людских и верблюжьих следах на желтом песке вырисовывается хрупкая тоска по теплой улыбке родного очага, по любви, а также тоска по берегам далекого родного моря в светло-голубой лазури. Идет, позванивает караван, а дервиш подпевает в такт каравану своим бархатистым тенором и голос его обещает счастье, трепетное и непостоянное, как мерцание звезд.

— Дэдэ!.. — почти военным голосом караван-баши напоминает о себе не только старику-аксакалу и всем погонщикам, но и облаку в небе, и песку на земле. Впереди пшеничные поля и крестьяне, собирающие зерно. Раньше такого на нашей дороге не было.

И вот достиг караван края пшеничных полей. Остановился в двух шагах. Хлеборобы удивленно смотрели на белый караван. Белоснежный Аксакал поприветствовал загорелых крестьян, пожелал им богатства, хлебного изобилия, счастливых случаев. Затем попросил у Аллаха достойного воздаяния крестьянскому труду. А в завершение старик поднял несколько колосьев с земли, понюхал их и трижды поцеловал, после чего положил их обратно на то место, где взял.

Запах зерна подействовал, как запах весны, унял боль и снял усталость с уставших членов, словно это были руки Лейлы…

И караван тронулся дальше.

Маленькая девочка, вся в красном, радостно пританцовывая, как детеныш джейрана, помахала вслед каравану белой ручкой, как крылышком голубя.

Один крестьянин вышел вперед с кувшином в руке и вылил воду на след каравана, чтобы дорога была светлой, безопасной и ровной. И остались далеко позади поля со зрелыми пшеничными колосьями. Но запах золотистого зерна еще долго волновал души путников, тоскующие по родным горам и лугам.

— Дэдэ! — Очередной раз прогремел голос караван-баши. — Вдалеке вижу дерево, а под ним что-то живое…