Журнал «Дарьял» - Сучье вымя

Волею судьбы я очутилась в самом центре стихии, в полоумных, пышущих жаром зимой и летом трущобах, в этакой цыганской горячечной коммуналке или чертовой кочегарне, где все вверх тормашками, где крадут и подкрадывают все и всё, даже трусы и помойные ведра, где роковые песни-пляски, дикарский гогот и визг затихают ночью, а следующий аттракцион начинается на рассвете, где толстокожие психопаты-неврастеники камнями колотят стекла, а своих близких и дальних ломом, где ночами жмурики-ханурики вытряхивают кошельки и души у пьяниц, где денно и нощно суетня, верещание и вопли, где пахнет мочой, чесноком и цветочным одеколоном, где будни - праздники, а праздники - слезы. Никак не могу привыкнуть, что мои окна выходят на помойку.

Эти так называемые дети природы - чемпионы по валянию дурака. Падкие на халяву и бижутерию, на все, что гремит, блестит и обжигает. Их парчовые, парадные шаровары, будто из фольги. Это особый шик, их носят, как рыцарские латы, и не снимают даже в самое пекло. По обилию браслетов, серег, колец и других побрякушек они слегка смахивают на рождественские елки и звенящие люстры с подвесками. В этом веселом деле мужчины лишь чуточку уступают женщинам.

В золотую погоду они нежатся, сидя по-турецки вокруг костров (в закопченных котлах булькает ароматное варево) и возле своих чертогов, что значит - хибар. Я видела двухэтажные строения: на первом из них живут свиньи.

Песьей завшивленной ночью

люди-дворняги

как перинные перья вповалку

в мертвецком сне храпят раззявив пасти

в утробах душных расхлябанных хибар

Удивительно, но я никогда не встречала здесь капризничающих женщин (в дамском смысле) и человека в очках. А вот ножом пырнуть смеху ради - запросто, да и на курки нажимать умеют. Тут же прохаживается в обнимку парочка тепленьких, торжественно-клоунски размалеванных по всем правилам уличного макияжа (небось, пригласили на бал), с выщипанными в ниточку и подведенными бровками, малиновыми щечками и коралловыми губками, с эмалированными веками и кумачовыми ногтями на верхних конечностях, с жуликоватыми глазками козлят, видно, только что из постельки - юных гомосеков. Они трясут кудрявыми головками, ломаются, лыбятся, зевают, тискают и щекочут друг друга. Попки, как грецкие орехи, и хиляющая, развратная походочка на полусогнутых (2-е февраля в Болгарии неофициальный праздник - день гомосексуалиста).

Застенчивые херувимы заедают любовь апельсинами и рахат-лукумом. Изящные извращенцы живут вполне безбедно. Их девственные мозги спят вечным сном.

Не знает, куда себя деть и кому себя подарить, гермафродит Яшка со скорбными, заплесневелыми и словно заблеванными глазами. Обвислые, раздавленные женские груди болтаются на теле, как две присосавшиеся бородавчатые жабы, руки-кочерыжки засунуты в карманы мужских штанов.

И еще о женском племени. Эти чергарки* ругаются безобразно, квалифицированно и даже артистично; я бы сказала - совершают акт удовольствия. Вооруженные только страстью, редко камнями, сближаются в коллективной дуэли враждующие группки. Лица у ругающихся багровые, будто нахлебались горячего вина. Плюются, клацают ощеренными зубьями, воинственно топочут ногами, вращают и закатывают глазья, из очей прекрасных и свирепых брызжет адово пламя. Вот-вот закипит волчья кровь. Мат и ор сопровождаются разнообразными, непристойными движениями всех частей тела и выкручиванием известных фигур из трех пальцев. Ссорятся, как бы вытанцовывая друг перед другом варварские первобытные танцы. Крутят бедрами, колошматят кулаками по воздуху, по собственным головам, ягодицам и животам. Могут спустить штаны и показать противнику голую задницу. Если вдруг некая откормленная большая медведица или чудовище другого калибра, важно переваливаясь, с достоинством покидает поле брани - это сигнализирует о том, что артналет закончен и хватит лаяться и раздираться. Остальные быстренько смываются, так и не перерычав друг друга и не доругавшись до победы.

Как черти истеричные ругаются цыгане

срывают потолки в кишечной ярости

как ножи

трещат дикарские их кости

пищат их дети голосами иссушенными

под плющевыми одеялами

в телегах

Такие потасовки и взаимные устрашения в животном мире имеют какое-то замысловатое название на латыни.

Другое дело - любовная ревность. В этом исключительном случае сопернице не возбраняется хорошенько начистить рожу, то есть оттаскать за космы, раскровянить физиономию и совсем хорошо, если откусить нос, ну, самый кончик.

Вообще ругань, мордобой и всякие им подобные события - излюбленные развлечения цыган, если, конечно, не считать свадеб, крестин, пожаров и других маленьких стихийных бедствий.

По кварталу громыхает телега старьевщика с черным набалдашником похожая на труповозку. Старьевщик, он же кошкодав и собачник. При случае может подработать фарцой или могилокопательством. Его приглашают, если нужно заколоть чушку, зарезать корову. Матерый дядя собирает у населения барахло, шкуры убиенных животных и живых несчастных животных тоже. Жена старьевщика работает дворничихой, а дочка-ведьма официанткой в цыганском ресторане.

По крысиным лабиринтам шлындрают беспризорные, как кутята, голопузые дети в чирьях, в дерюжках, в калошах и материнских туфлях на высоких каблуках. Придумывают себе всякие забавы и игры, чаще паскудные и беспутные. Игрушками служат дохлые мухи, осколки черепицы и зеркал. Вижу: кривляясь и улюлюкая, волокут на веревке мертвого или живого щенка, как консервную банку. А вот два румяных малыша, красивые на вид, в ребячьем экстазе казнят кота. Маршируют под бубен, на лицах карнавальные маски, выловленные из помойки. Вот полудурок в подворотне дрочит себе член, но ангиной никогда не болеет. В этом окаянном, припадочном мире придурковатые живут беспечальнее всех.

Среди бардака шныряет множество затравленных, безучастных к мукам, неприкаянных псов с глазами каторжан. Собаки-инвалиды с хвостами-обрубками, с искромсанными ушами, одноглазые, трехлапые. Шарят мордами в мусорных баках, пожирая все, что пахнет съестным. Они никогда не имели или утратили свой первозданный звериный облик и похожи на старые мочалки и коряги. Есть и другие, имеющие хозяев и носящие заморские кликухи, вернее, блатные псевдонимы, принесенные заразным ветром - Кай, Алик, Гуталин, Повидло, Шкет, Шуруп, Рахит и даже Кретин.

Бессловесные скитальцы

щепотки ненужной любви

в бездомной мгле бегут поодиночке

в глухих переулках

в голодные братства сбиваются

зубами впиваясь в щебень костей