Марко Сосич - Балерина, Балерина

Сейчас новый день. Мама говорит, что все еще зима. Я знаю, что это так, потому что я в носках, потому что мама надела мне носки, утром. Я на кухне, в углу и смотрю на маму, смотрю на ее руки, которые берут полено и кладут его в печь, и она щурится, потому что говорит, что пламя большое, что сильный жар. У-у-ух, как жарит, восклицает она. Папа в прихожей. Причесывается, смотрится в зеркало и причесывается. Карло работает, говорит мама, и может пойти снег, и тогда зверям нечего будет есть. Папа входит на кухню. Я вижу его. Через дверь он проходит на кухню. Идет к окну, смотрит на термометр. Говорит, что ноль. Потом берет карандаш с холодильника и записывает в календарь, что ноль и что облачно. Мама говорит, что он всегда записывает в календарь, солнце ли, облачно ли, или идет дождь. Он запишет, говорит мама. И потом идет в бар. Каждый день. Сейчас он говорит: Я иду в бар, — и надевает шляпу. Я вижу его, сейчас он в прихожей, открывает входную дверь, сейчас он во дворе. Я вижу его, он во дворе. Смотрит на каштан без листьев, потом смотрит на кухню, я вижу его, он смотрит на меня. Приподнимает шляпу, смотрит на меня, улыбается мне, снова надевает шляпу и уходит. В бар. Я знаю, потому что папа сказал: Я иду в бар. Потом я его больше не вижу. Я вижу только окно и за ним часть двора, ствол каштана, термометр с нулем и краешек неба. Это я вижу, я знаю.

Потом я листаю журнал, и мама стоит позади меня, и говорит мне, и указывает на людей. Она говорит, что эти люди на фотографиях не живые, и потом я думаю о том, что люди, которых я вижу в журнале, когда его листаю, когда мама стоит позади меня, — я думаю, что эти люди на небесах, как тетя Луция, как дядя Феликс, и я думаю, что у дяди Феликса много друзей.

Потом мама смеется. Указывает на человека и говорит, что это Чарли, что этого человека, который ножом и вилкой режет ботинок на тарелке, зовут Чарли, или еще Чарльз Чаплин. И она говорит, что мы уже видели его по телевизору, каждую субботу после обеда, и что мы смеемся, и что я тоже смеюсь, когда его вижу, и Карло смеется, и что папа тоже смеется.

Потом мама говорит, что время обеда. Карло сидит за столом. Я вижу его, я влетаю в него и хочу, чтобы он вернулся в лес, пусть идет работать, пусть купит краску, чтобы мы покрасили наш дом в белый цвет. Карло держит меня за руки и говорит: Будь умницей, Балерина, будь умницей! Я еще сильнее толкаю его, и Карло уже во дворе. Я вижу его. И вдруг вижу еще одного человека. Карло больше не один. С ним человек, который еще не был у нас на кухне. Человек что-то говорит. Карло кивает, потом я вижу, как он оставляет человека одного во дворе, и вдруг я снова вижу его на кухне. Я иду в бар, говорит он, отцу нехорошо! И я вижу маму, как она смотрит ему вслед, и я вижу ее пучок седых волос, ее плечи. Мама смотрит во двор, и я смотрю на нее, на ее пучок седых волос.

Сейчас вечер, и мы с мамой стоим у окна. Мама рассказывает, что ничего не видно, потому что зимой ночь наступает раньше, и потом ничего не видно. Мама говорит, что все черно, но каштан там, на месте, что двор тоже на месте, что холмы тоже на месте, там, поодаль, что долина и Ангельская гора тоже на месте. И потом она говорит, что папа отправился на небеса. Снова мама говорит тихо. Как Йосипина в кроне каштана. Мама говорит, что мы его больше не увидим, что было уже слишком поздно, когда пришел Карло, что его уже накрыли белым покрывалом. Что он так и остался за столом с картами в руках, что потом его накрыли белым покрывалом, и что мы его больше никогда не увидим, Франца, он был красивый, и он пришел, и я вышла за него замуж, говорит мама.

Потом я думаю, что я на кухне и вижу окно, вижу термометр, вижу ствол каштана, вижу двор и краешек неба и не вижу Франца, он мой папа. Я не вижу Франца, как он смотрит в окно, снимает шляпу и улыбается мне. Я хочу схватить его за ухо, я хочу сжать ему ухо, чтобы он наклонился ко мне и сказал: Уже все хорошо, уже все хорошо, Балерина!

Я хочу, чтобы он включил лампочки на гондоле, и хочу, чтобы он сказал: Нам надо купить телевизор, чтобы увидеть весь мир!

Потом я смотрю на маму и думаю, что я вижу в окне краешек неба, и я думаю, что там небеса, что папа счастлив, если он там с дядей Феликсом и тетей Луцией. Потом мама что-то говорит. Я слушаю ее. Завтра будет снег!

Мы снова стоим с мамой у окна. Мама рассказывает, что сегодня были похороны, что папа теперь навсегда на небесах. Она держит меня за руку и говорит мне как когда-то, что мы все отправляемся на небеса, что она тоже когда-нибудь отправится на небеса и что я тоже. Потом я вижу ее руку, она поднимается, ее рука, я вижу ее, она поднимается рядом с окном, перед темнотой, потому что снаружи зима, и потом мама говорит:

Видишь, Балерина, здесь внутри болит, здесь, где сердечко, здесь внутри болит! И я вижу ее руку, которая лежит на груди. Мама говорит, что там грудь и что там у нас сердце. И вдруг она говорит:

Кто-то включил свет во дворе. Это Карло!

И она наклоняется к окну и потом говорит:

Посмотри, Балерина, идет снег, завтра все будет белым бело. И наш дом тоже будет белым.

И мы смотрим вдвоем в окно. Мама говорит, что это снежинки, что их очень много, что они белые, что они падают с неба.

Я смотрю на снежинки и думаю, что это папа пришел, чтобы поприветствовать нас, весь белый, весь в хлопьях, что наш дом будет весь белым, как говорит мама. Пусть он будет белым, и потом я думаю, что это Карло купил краску, и что он покрасит и дверь тоже, и что у нас будет белая дверь.

Потом мы с мамой вдвоем стоим у окна и смотрим на небо, как падают снежинки, и я думаю, что наш дом движется, что он оторвался от земли, что мы летим вверх. Мама, я и дом. И Карло, мой брат. Что мы летим, как Альберт, как Ида, по небу.

Я смотрю на нее, на свою маму. На кухне я смотрю на нее. Она говорит, что готова, что я умыта и одета и что мы вдвоем идем фотографироваться, чтобы была фотография на пропуск, она еще только причешется. Я вижу ее, она в прихожей и расчесывает свои длинные седые волосы. Через кухонную дверь я ее вижу, потому что дверь открыта. Мне страшно, потому что мама причесывается. Я смотрю на ее руки в волосах, я боюсь, что они запутаются в волосах и останутся там, в волосах, ее руки. Она смотрит в зеркальце и причесывается. Она говорит, что это даже хорошо, что папа отправился на небеса, что теперь мы вдвоем поедем в Айдовщину, что Карло нас отвезет, только нам надо сделать пропуск. Мама рассказывает, что машина сломалась, на похоронах папы. Он лежал внутри машины, весь в цветах, и когда машина проезжала мимо бара, то встала, и ее должны были толкать до кладбища. От бара, говорит мама, где папа был по-настоящему дома, и где он умер, и где его накрыли покрывалом, и до самого кладбища. Мама говорит, что не было ни хора, ни оркестра на похоронах, что священник сказал, пусть покоится с миром, окропил его и повторил, пусть покоится с миром. Она рассказывает это и причесывается, укладывает волосы в пучок, и потом я вижу ее шею, тонкую-тонкую, и потом она говорит, что мы идем за хлебом и к фотографу, что он нас сфотографирует для пропуска, что мы поедем в Айдовщину. И закалывает себе волосы, и оборачивается, смотрит на меня. Она говорит, что уже двадцать пять лет не была в Айдовщине, что это очень много и что время бежит очень быстро.