Марко Сосич - Балерина, Балерина

Мама накрывает на стол, просит, чтобы я поставила стаканы и тарелки. Сейчас она знает, что я не буду бросать их в дверь, сейчас она знает, что я поставлю их на стол. Беру тарелку. Каждую отдельно. Мама говорит: Положи ее сюда! Я кладу ее. Каждую тарелку, всегда одна и та же песня.

Всегда, когда новый день, я ставлю тарелки на стол. И сегодня тоже, сейчас. Мне кажется, что я слышу свой собственный голос, когда ставлю тарелки. Как будто бы я что-то сказала. У меня шумит в ушах, когда мне так кажется. И сейчас тоже. На мне розовая юбка, у меня бантик сбоку, и я ставлю тарелку на стол, и у меня шумит в ушах. Мне надо петь, и тогда перестанет шуметь. Мне это нужно. И в коробке, на которой гондола, тоже поют. Не всегда. Папа сначала говорит, включи грундиг, и потом поют: Во-о-о-о-ларе, о-о-о-о, кантаре, о, о, о, о, нель блю дипинто ди блю, феличе ди старе ласу… Слышу, всегда, когда светится грундиг, слышу, как поют, и мама говорит, что всегда одна и та же песня по радио.

Оставляю тарелку на столе. Встаю в угол, на цыпочки и пою. Громко. Я кричу: ВО-О-О-ларе-е, о, о!! Я тоже как грундиг. Потом больше не шумит. В ушах, внутри. Мама мне разрешает петь. Она знает, что я долго не буду. Когда обед, я пою только два раза.

Заходит Карло. Через дверь. Я его вижу. Мама говорит, что он мой брат. Он приезжает из леса, Карло. Я знаю. Мама говорит, что он охраняет лес. Он смотрит на меня как всегда, когда новый день, Карло. Я не хочу, чтобы он смотрел на меня. Я влетаю в него. Сейчас. И выталкиваю его через дверь во двор. Он возвращается, гладит меня. Уже все хорошо, уже все хорошо, Балерина, произносит он. Иногда он остается на дворе. Я вижу его в окно, как он ложкой черпает минестроне. Сидит на лавке под каштаном и хлебает минестроне, потом возвращается в лес, потому что должен его охранять. Мама рассказывает, что Карло старший, ему сорок лет, что я самая младшая, что сестра Йосипина тоже старшая. Альберт тоже мой брат. Мама говорит, что он самый старший. Его не будет на обеде, потому что он в Австралии, прибавляет мама.

Я не знаю, кто такой Альберт, не знаю, что такое Австралия.

Карло и папа оба здесь. Сидят за столом. Мама говорит, что мы еще подождем других. Приходит Элизабета. Мама говорит, что она и Элизабета сестры. Иванка и Элизабета. Мама говорит, что им нет и шестидесяти, с тех пор как они обе родились. Я не знаю, что это значит. Мама говорит, что хочет еще разок побывать в Айдовщине, где они родились с Элизабетой, потому что это недалеко. У Карло есть машина, он мог бы ее отвезти, и Элизабету тоже, рассказывает мама вечером, когда мы с ней стоим у окна в комнате. И я тоже поеду, говорит мама, только меня надо сначала сфотографировать для пропуска, прибавляет она. Карло иногда возит меня к Элизабете. Знаю. Я знаю Элизабету. Она такая же как мама. Карло везет меня на машине к Элизабете. Мама говорит, что машина не его. Но это недалеко. Мама говорит, что мы все рядом, что нас немного и что мы все рядом.

Элизабета меня целует и потом кладет пакетик у двери. В пакетике что-то есть для меня, потому что мой праздник, знаю. Потом Элизабета садится к столу. Я не знаю, кто из них моя мама. Вдруг.

Я слышу шаги. Смех. Я его узнаю. Сречко. Мама замечает, что он уже навеселе. Заходит в дверь. Ничего не говорит. Смеется и проходит на кухню. С ним заходит его мама, тетя Луция. Мама рассказывает, что тетя Луция сестра моего отца, и что поэтому она моя тетя, и что Сречко мой двоюродный брат. Сречко смеется и смотрит на меня. Луция говорит ему: Садись, садись за стол. Я смотрю на тетю Луцию. У нее тапочки, такие же как у меня. С бабочкой. Мама замечает, что она опять забыла обуться, господи…

Вечером, когда мы с мамой смотрим через окно и она разговаривает со мной тихонько, потому что Карло спит, папа спит и птицы на каштане тоже спят, она говорит, что не знает, что будет со Сречко, когда тети Луции не станет. Мама говорит, что тетя Луция умрет, потому что старая и забывает переобуваться.

Сейчас я смотрю на нее, на тетю Луцию, она подталкивает Сречко к столу и говорит мне, потому что смотрит на меня: Ох, Балерина, какая ты сегодня красивая, — и садится рядом со Сречко. Он продолжает смеяться, но чуть потише. И Карло тоже тихонько посмеивается, и папа тоже. Все смеются, когда Сречко здесь.

Иванка, знаешь, где я его нашла? — говорит Луция.

Нет, говорит Иванка, моя мама.

На площади!

Да ну?!

Да… Он был там, посреди площади, смотрел на море и трясся. Как прутик.

Он все еще боится?

Да, все еще боится… Я ему говорю, пойди купи хлеба, а он возьмет и куда-нибудь запропастится, а я уже и не знаю, где он. Мне приходится одеваться, обуваться и идти его искать.

Сречко смеется, все еще тихонько. Я стою в углу, и смотрю на него, и слушаю.

Если дорога слишком большая или площадь, ему страшно. Он не может сдвинуться с места. Все широкое и большое. Я ему говорю: сиди дома, а он ни в какую, куда-нибудь запропастится, и потом трясется там, и зовет меня… Ты ведь знаешь, как было в Испании. Он сказал, что едет в Испанию. Взял билет на поезд, довезли его до Испании, а он и остался стоять на станции. День стоял. Целый день. Потому что дошел до дверей вокзала, увидел площадь и не смог выйти наружу. Испугался. А ведь я-то знаю. Если площадь, то страх его берет. Ну а потом он просто приехал обратно. От станции до станции. Семнадцать часов на поезде. Вот скажи ты мне, ну не горе луковое?

Сейчас все смеются. Сречко — очень громко.

И потом он должен чего-нибудь выпить, говорит Луция, и вот он уже навеселе. Ох, Балерина, Балерина, вот что бы ты сказала, а?

И я смотрю на ее тапочки с бабочкой, такие же как у меня.

Я ему говорю, продолжает Луция, музыку послушай. Если уж ничего делать у тебя не получается, если даже за хлебом сходить не можешь, слушай музыку, так ведь?! Куда уж тут денешься, ему нравится! Сильвестер был точно таким. Орган и ничего больше. В церкви целый божий день… За органом. И этот точно такой, как Сильвестер. Земля ему пухом, он ведь пенсию мне оставил.

Я смотрю в сторону окна. Слышу шаги. Знаю, это Йосипина. Она всегда бежит, моя сестра.

Вечером, когда мы смотрим с мамой в окно, в комнате, где я сплю, и мама говорит тихо, она мне рассказывает, что Йосипина тайком ходит к жене часовщика гладить. Говорит, что муж не разрешает ей гладить и хочет, чтобы она была дома, но она все равно ходит, тайком. Мама говорит, что ее муж большой и сильный. Я не знаю, кто он. Сегодня его на кухне нет. Его никогда нет. Только Йосипина, она прибегает иногда. Что-нибудь поест и бежит назад. Мне еще две простыни осталось, говорит Йосипина, и потом бежит. Погладит две тряпки и бежит домой. Мама рассказывает, вечером у окна над каштаном, что ее муж был на корабле, когда была война, стрелял в самолеты, и что по ночам он беспокойный, потому как все еще видит их в небе — и стреляет в них из постели. Мама говорит, что он итальянец, потому что его зовут Джакомино.