Андрей Дугинец - Боевое задание

Закинув по паре удилищ на плечи, рыбачки отправились в парк, откуда набережная тянулась до самого моста, близ которого стояли лодки горожан, в том числе и Броникова.

В парке обычных праздношатающихся не было. Не встретили здесь ребята и немцев. В левом, возвышенном углу парка, под прикрытием старых развесистых кленов стояло три зеленых орудия, нацеленных на юго-восток. Возле орудий ходили два автоматчика в касках. Поодаль виднелся домик, окрашенный в тот же зеленый цвет, что и пушки.

— Там их живет больше десятка, — кивнул Броник. — Один раз им прямо на крышу шарахнули связку гранат. Теперь крыша новая.

— А фрицы?

— Тоже другие. Тех вон там зарыли, где раньше была волейбольная площадка. Теперь они, видишь, колючей проволокой обгородились. Да все равно издали можно метнуть так, что…

Броник умолк. Навстречу в ногу шли три солдата. Наверно, на пост к тем орудиям.

Коля теперь уже не шарахался от немцев, а лишь по примеру Бронислава сошел с дороги. Немцы прошли, не обратив на ребят никакого внимания.

— А вот там зенитная установка. Пушка и спаренный пулемет, — сказал Броник, когда дошли до другого угла парка. — Только здесь надо проходить быстро, а то Рыжий шею намылит. Тут всегда топчется рыжий ефрейтор с усами и с челкой, как у Гитлера. Не разрешает даже замедлять шаг, всегда орет: «Вэк! Вэк!»

Мимо зенитной точки прошли быстро, вприпрыжку. И только спустившись из парка на набережную, пошли спокойней. А когда миновали пристань, Броник шепнул:

— Слева дот. Не пяль глаза.

Коля учел это замечание и не очень-то разглядывал дот. Он шел размеренно, мысленно считая свои шаги. Отошли шагов двести от зенитки и поравнялись с огромным блином из бетона. Из-под глянцевато-серого блина чернело оконце.

— Амбразура, — шепнул Броник. — С той стороны, от речки их еще четыре. И в каждой по пулемету или по винтовке.

Коля шагал по песчаной набережной, как по раскаленной сковороде. Ему казалось, что со всех сторон в него впиваются своими злющими глазами фашисты и вот-вот спросят: «А что это ты считаешь шаги? Зачем тебе знать, на каком расстоянии от зенитки стоит первый дот и второй?» Сзади его, казалось, что-то даже подхлестывало. Но он не переставал считать.

От зенитки до первого дота было двести тридцать шагов.

От дота до двора, в котором стоял огромный тягач и десяток крытых грузовиков, — триста десять.

И почти против этого же двора опять дот с торчащим из амбразуры дулом станкового пулемета.

Дальше ничего такого не было видно. И Коля спросил у Броника, будет ли еще что-нибудь такое же страшное.

— Только возле самого моста есть еще один дот. Там хозяйничает толстый немец. Он крупную рыбу отнимает. Но не дерется.

Коля нарочито облегченно вздохнул и перестал считать шаги, мысленно закрепив в памяти то, что насчитал.

Наконец подошли к причалу. И когда вошли в лодку, Коля снова посмотрел на виселицу. Стало еще страшней, чем утром. Там теперь висели совсем другие люди. Их было семеро. И под ними во всю ширину перекладины плескалось алое полотнище, на котором чернели огромные буквы: «Пинские городские партизаны».

— Теперь у нас говорят: виселица — главная примета захваченных фашистами городов.

— Страшная примета! — хрипло прошептал Коля и сел на корму лодки спиной к городу.

— А тут ничейной лодки нету? — спросил он, когда отчалили.

— Зачем тебе? — удивился Броник.

— Я бы сперва по Припяти, а потом по протоке до самых Бульбовичей добрался.

Не мог же он сказать, что лодка нужна партизанам.

— Мимо дотов еще страшней. Немцы расстреливают всех, кто плавает мимо их укреплений.

Дальше плыли молча. Коля нарочито высоко поднимал удочку, чтобы издали видно было, что они отправились на рыбалку.

Лодка была уже на середине реки, когда в стороне пристани раздался взрыв, от которого Коля вздрогнул и так быстро обернулся, что лодка наклонилась и зачерпнула воды. Взрыв перешел в трескучий рокот, и Броник успокоил Колю:

— Это моторка. — А внимательно присмотревшись, уже не так беспечно прошептал: — Речная полиция.

Коля невольно сжался, как тогда, когда увидел на тротуаре идущего навстречу фашиста. По середине реки прямо сюда неслась белая лодка с красной чертой по борту. Нос ее был задран так высоко, что не видно было, кто в ней сидит. Изредка показывалась только белая фуражка с высокой тульей и какой-то непонятной отсюда позолоченной эмблемой. Но Броник и по фуражке узнал, кто это, и тревожным голосом стал наставлять друга:

— Сиди спокойно. Мы оба городские. Документов у детей не спрашивают. Разматывай удочки и молчи. Я сам буду отвечать на все вопросы.

— А кто это? — побелевшими губами прошептал Коля, вполне уверенный, что моторка несется прямо на них.

— «Ястреб»! — тоже испуганно ответил Броник. — Так прозвали эту моторку за то, что носится быстрее всех. От нее не уйдешь.

— Да я не про саму лодку, а кто в ней.

— A-а, это речные полицаи. На середине — Кирилл, а у руля Арсентий Чимарко. Отец у них бакенщик. До войны был советским. А теперь кормит рыбой самого коменданта.

Большая моторная лодка ревела и надвигалась на утлую плоскодонку, словно океанский корабль на щепку. Вот-вот раздавит, утопит, уничтожит. Так казалось Коле. Но Броник продолжал спокойно грести к берегу. И когда «Ястреб» совсем приблизился, Броник ловким движением весел поставил свою лодчонку поперек огромной пенистой волны.

— Эй, голопузые! Рыбачить только до заката солнца! — раздался с «Ястреба» зычный голос, усиленный рупором.

Лодку подшвырнуло на гребень волны, закачало, заплескало. Но рев мотора уже пронесся и быстро удалялся, замирая.

— Это Кирилл. Голос как иерихонская труба, — заметил Броник.

— Дерется?

— Не. Зато, как пронесется на своем «Ястребе» да в рупор поорет, целый час потом рыба не клюет.

Причалив к берегу, ребята рассудили, что сразу пускаться Коле в лес нельзя. Кто-нибудь заподозрит Броника, что перевез партизана. Надо порыбачить, побродить по берегу и так, между прочим пройтись, в ольшаник.

Устроившись в лодке, они начали рыбачить. А тут и «Ястреб» вернулся. Он пронесся мимо юных рыболовов, не обратив на них никакого внимания. И как только волна улеглась, Броник сказал:

— Солнце садится, мне пора, а то заберут в комендатуру. А ты шпарь. Только от берега до ольшаника иди не напрямик. Сперва прогуляйся вдоль речки с удочкой, а уж потом отходи, будто на старицу. Ну, до субботы, — и он тряхнул крепко сжатым правым кулаком.

Коля не отошел еще и десятка шагов, высматривая что-то на берегу, как Броник его окликнул:

— Стой! — и сам подбежал к нему. — А что, если я оттолкну одну лодку к середине речки, пусть себе плывет. Фрицам сверху видно, что пустая, да еще такая старая, — стрелять не станут. Ну а продырявят, не велика потеря. Это ничейная лодка, хозяина повесили за расклейку листовок.