Ибрагим Аль-Куни - «Осень в горах» Восточный альманах. Выпуск седьмой.

Цэнгэл вымыл руки и сел за стол, а я налила ему чаю. Только тут он заметил Тайванбаяра, притаившегося за моей спиной.

— Значит, этот человечек сразу к нам, от своих отбился, — приласкал он мальчугана, погладив его мягкие черные волосенки, и улыбнулся. — Нам бы с тобой такого молодца завести. Как на этот счет, новостей не слыхать? — продолжал он шутить, по–доброму посматривая на меня.

— Заведем, конечно, — ответила я.

Цэнгэл, не выпуская из руки чашки, взглянул на меня недоверчиво и вопросительно.

— Как ты говоришь? Ну–ка сядь рядышком. Неужели дело с места сдвинулось?

— Когда–нибудь заведем, — проговорила я.

Муж сделал большой глоток. Я наблюдала за каждым движением Тайванбаяра. Со двора послышался стук топора. Я выглянула в окно. Сосед, одетый в коричневый ватник, колол дрова. Цэнгэл тоже повернулся к окну и спросил:

— А ты дров наколола?

— Не успела. За домашними делами время пролетело, и не заметила.

— А надо было успеть, дрова — тоже домашнее дело. Небось целый день конфетами занималась?

— Без них пока не обойтись, мы с мальчиком только начинаем понимать друг друга. А славный он, правда?

— Чего чужого ребенка расхваливать?

До Цэнгэла, наверно, и не дошло, как он меня этими словами обидел. Испачкав руку, он попросил тряпку, а потом сказал:

— Новый сосед — сноровистый парень. Силищи, как у быка. Говорит, на сомонном надоме [1] Сомонный надом — спортивное состязание. борется.

— Так это хорошо. Там, где народу мало, что лучше работящего человека?

— Ничего не скажешь, парень он умелый. Золото–человек, если только из–под этого золота медяшка не покажется, когда его жизнь ковырнет.

Вошел сосед. На вид он и в самом деле был крепким, мышцы угадывались даже под рубашкой. Тайванбаяр кинулся навстречу отцу.

— Папа, а мне конфет подарили.

Ухватившись за отцовскую руку, мальчик повернулся к нам. А отец улыбнулся спокойно и широко — так степь осенью глазам раскрывается — и негромко сказал:

— Значит, вот как ты, пострел, с жизнью знакомишься? Мужчина вроде, а конфетами балуешься?

Он поцеловал сына. Сразу было видно, что от этой ласки душа маленького человечка встрепенулась.

Цэнгэл уважительно приветствовал соседа:

— Присаживайся, Нацаг. А это моя Алимаа, — кивнул он в мою сторону.

— Мы с твоим сыном уже подружились, — сказала я, разливая чай. Только сейчас я заметила, что сын очень похож на отца, и подумала: наверно, это хорошо.

— А у вас такого богатыря нет? — спросил Нацаг.

Цэнгэл закурил, отшвырнул в сторону спичку, даже не загасив ее, и грубо ответил:

— Жена у меня нерадивая какая–то. Третий год яловая ходит.

Нацаг смутился, и даже больше, чем я. Круглое белое лицо его стало медно–красным, как луна над степью, и он замолчал, видно, осуждая себя за неуместный вопрос.

В наступившей тишине слышалось только попыхивание трубки Цэнгэла да топот мальчика, носившегося по комнате. Затянувшееся молчание прервал мой муж:

— Как ты насчет охоты? Отпуска скоро начнутся.

Нацаг посмотрел на него с какой–то настороженностью.

— Я не любитель.

— Это не дело. Если уж ты в Хэнтэйскую тайгу попал, то охоте просто обязан научиться. Прошлой ночью к нам медведь забрел, чуть беда не случилась.

Нацаг слушал его не дыша, а я от стыда покраснела.

— Плохо, если медведи к самому дому подходят. Я медведя увижу — сразу руки вверх подниму… Понятия не имею, что с ним делать.

— А какое тут понятие нужно?

Нацаг вдруг поднялся и взял сына за руку.

— Пошли, сынок, домой пора. Загостились мы с тобой. Чайник, наверно, весь выкипел.

Они ушли, и стало буднично, как всегда. Цэнгэл забарабанил пальцами по столу и забубнил:

— Тоже мне, на надомах борется, а медведя боится. Чудной он какой–то, хотя неплохой как будто парень.

Я промолчала. Вскоре опять прибежал Тайванбаяр, а за ним, улыбаясь одними глазами, пожаловала в пестром красивом халате Содгэрэл.

— Повадился он к вам. Удержу нет, убегает из дому, и все тут. Наверно, все конфеты у вас перетаскал.

— Заходи, подруга, веселей будет. А мальчик пусть себе бегает, он никому не помеха.

Содгэрэл без всякого стеснения оглядела нашу комнату и дружелюбно обратилась ко мне:

— Ай–ай–ай, сына у матери отбиваешь. Смотри, оглянуться не успеешь, как он у тебя весь дом вверх ногами перевернет.

Она понюхала шелковистую головку сына [2] Ласка, равноценная у монголов поцелую. , от которой, я это уже знала, пахло ветром. Словно издалека откуда–то, вмешался в разговор Цэнгэл:

— Да бросьте вы свои церемонии. Пусть ходит сюда, когда ему вздумается.

Не успела Содгэрэл присесть, как пришел Нацаг. Цэнгэл оживился.

— Так–то лучше. Почаще надо всем нам вместе собираться, жить веселей будет. А вообще тут ничего, от скуки не пропадаем. Глядишь, сейчас начальник Муна придет, а за ним и Дэмбэрэл Гуай с женой. Оставайтесь, чего домой спешить?

Нацаг обернулся к жене.

— Содгэрэл, чай готов. Пойдем–ка домой, поздно уже.

— Пожалуй, пора, да и голова что–то побаливает. — Содгэрэл потерла виски.

Нацаг взял сына за руку.

— Еще бы у тебя голова не заболела. Сколько нас трясло, пока сюда доехали! И устала ты.

Уходя, он пригласил нас:

— Приходите чай пить. Мы, можно сказать, уже устроились.

Не успели они скрыться за дверью, как Цэнгэл, выбивая трубку, сказал:

— Похоже, неженка она.

Я чуть было не ответила: «Видишь, какие мужья бывают», — но вовремя сдержалась. Для меня, не избалованной вниманием мужа, взаимоотношения в новой семье были в новинку.

— Давай, что ли, сходим к ним. Ты только переоденься, а то халат у тебя блестит, как держалки для котла. Как–никак в гости собираемся.

— Погоди немного. Прибраться еще надо.

— Вовремя это делать полагается. Весь день людям в рот глядишь, вот времени и не хватает. Давай побыстрее, Алимаа…

— А сапоги чистить не будешь?

— Нет, так сойдет.

За стеной послышался плач Тайванбаяра. Я вздрогнула, этот плач в груди у меня отозвался. Невольно заторопившись, я наспех прибралась. Хотела было переодеться, но вдруг мне подумалось: уж не завидую ли я соседке? И я осталась в старом халате. Когда мы вошли к соседям, Нацаг смущенно улыбнулся.

— Богатырь наш опять хотел к вам убежать, и у нас из–за этого нелады получились.

Тайванбаяр поочередно оглядел нас с Цэнгэлом. В глазах малыша все еще стояли слезы. Содгэрэл собирала с пола валявшиеся там и сям игрушки и какие–то пестрые картинки.

— Пришлось нашлепать его. Зато теперь на полчаса покой будет.

У меня в голове не укладывалось, как можно шлепать такое маленькое, такое беззащитное существо. Жалко мне было Тайванбаяра.

Новые соседи оказались гостеприимными и разговорчивыми. Втроем — Содгэрэл, Цэнгэл и я — уселись мы за круглый стол, а Нацаг тем временем возился у печи, готовя угощение. Руки его двигались быстро и ловко; видно было, что он привык готовить. Нацаг резал лук, но не терял нити общего разговора и то и дело вставлял словечко. Тайванбаяр с надутыми щечками тихонько повсхлипывал, а потом подошел к матери и уткнулся ей в колени.