Валерий Алексеев - Улыбка навсегда: Повесть о Никосе Белояннисе

Весть об успешном завершении операции застала Белоянниса на позиции одной из рот восьмого полка, где он вместе с командиром полка Яннисом Михалонулосом (Орионом) проводил беседу с бойцами.

— Ну, теперь жди новостей, — мрачно сказал Никос. — Еще две-три таких победы — и концлагеря Греции опустеют.

— Получим благодарность от Черчилля, — заметил Яннис.

— Пусть он подавится своей благодарностью! — желчно сказал Никос. — Если бы за каждого немца расстреливали по пятьдесят томми, он бы трижды подумал. А греки — не в счет, чем меньше их останется — тем лучше.

— Да, мы у него как кость в горле, — согласился Яннис. — Греция без греков — вот о чем он мечтает. Послушай, комиссар, может быть, ты объяснишь мне, какого черта мы вообще водим хоровод с ними? Две трети страны у нас в руках, города со всех сторон обложили, не сегодня-завтра русские выйдут на Балканы, и немцы сами побегут отсюда, как крысы. Страна-то фактически наша. Кого мы обязаны ждать? Сформировать правительство, вступить в Афины, и пусть господа Глюксбурги к нам приезжают в качестве иностранных туристов.

— Ну, видишь ли, — задумчиво сказал Никос, — повадки англичан мне более или менее известны. От них всего можно ожидать. В самый отчаянный момент они спокойно всадят нож нам в спину. Пока мы с ними водим хоровод — это в какой-то мере связывает им руки.

Никос сам не был уверен в том, что говорил. В словах Ориона была правда: Черчиллю нужна была Греция если не без греков, то хотя бы без коммунистов.

И новости пришли: в отместку за убитых возле Молаи немцы расстреляли 200 человек в концлагере Хайдари — весь первый барак, всех до единого.

Случилось это утром 1 мая 1944 года. Весь лагерь гудел от возмущения, и фашисты не стали рисковать: они даже дали возможность обреченным попрощаться друг с другом. 200 человек собрались в огромный круг и, обняв друг друга за плечи, закружились в медленном танце. Это был прощальный танец «залонго», старинный народный танец: во времена туретчины женщины-гречанки, танцуя «залонго», бросались со скал, чтобы не достаться янычарам. Все презрение к смерти вложили узники в этот танец. Каратели с автоматами на груди стояли поодаль, переминаясь с ноги на ногу, и ждали, когда танец закончится. Затем смертников погрузили в машины, и грузовики, надсадно ревя, потянулись по пыльной дороге в гору. Черный «опель» с улицы Мерлин замыкал эту медленную процессию…

Вся Греция узнала о казни в тот же день. Во всех отрядах ЭЛАС прошли бурные митинги. Андартесы, потрясая винтовками, клялись отомстить за погибших товарищей. В этих клятвах горечь смешивалась с уверенностью в своих силах, жажда мщения — с предвкушением близкой победы.

Кто бы мог поверить тогда, что вскоре в Ливане начнутся переговоры о создании коалиционного правительства с участием деятелей эмиграции, всю войну просидевших в Каире под английским крылом? Кто осмелился бы сказать андартесам тогда, что англичане потребуют передать все вооруженные силы ЭЛАС под союзное командование? Нелепым, кощунственным в эти святые минуты было бы предположение, что такие переговоры возможны…

Никос сдержал слово, данное отцу: ровно через год он в составе частей ЭЛАС спустился с гор в долину Элида. В Амальяде немцы давно уже не появлялись: здесь стоял небольшой гарнизон цольясов, покинутых оккупантами на произвол судьбы. Поэтому прямо с марша андартесы вступили в город, и бои завязались на улицах предместья Колицы.

Одновременно с партизанами по «охранным батальонам» ударили и рабочие дружины Амальяды. Главари цольясов давно уже разбежались: кто отступил с немцами к Патрам, кто скрылся в горах. Поэтому сопротивление цольясов было слабым. Оказавшись между двух огней, «национальные гвардейцы» отступили к верхнему городу и засели в мэрии и гимназии. Оба эти здания пришлось брать штурмом. Бой продолжался не больше часа, и вскоре цольясы выкинули белый флаг.

Почти все население города высыпало на улицы, когда колонна «национальных гвардейцев» под конвоем андартесов и дружинников понуро побрела по тенистым улицам Амальяды к городской тюрьме. Вид побежденных был настолько жалок, что люди, стоявшие вдоль стен домов, не кричали и не бранились, даже мальчишки не свистели и не улюлюкали вслед: подпрыгивая, они бежали за конвойными и осторожно дотрагивались до автоматов и висевших на поясах гранат.

На площади у мэрии состоялся митинг. Командир полка Орион с привычной уже легкостью взобрался на платформу брошенного немцами грузовика и заговорил:

— Народ Амальяды! Три с лишним года ты томился под фашистским ярмом, теперь это все позади. И не английские парашютисты принесли тебе свободу, народ Амальяды, ты обошелся без них. Свобода не приходит извне, вот главный урок нашей сегодняшней победы. Командование третьей дивизии ЭЛАС уполномочило меня доложить вам, товарищи, что на сегодняшний день фактически весь Пелопоннес свободен от оккупантов. Последние немецкие батальоны в панике отступают к Патрам, но мы не намерены давать им возможность беспрепятственно погрузиться на корабли и уйти от возмездия. Не сегодня-завтра столица Пелопоннеса будет в наших руках. Фашисты в западне: советские танки стоят на Балканах, в Болгарии пал фашистский режим, и болгарские солдаты, вчерашние оккупанты, с оружием в руках спешат на север, к себе на родину, чтобы разделаться с немецкими прихвостнями, пославшими их в Македонию и Фракию. Близится час освобождения Афин. И все это сделали мы с вами, гречанки и греки, без английских парашютистов и морских пехотинцев, без короля и его «горной бригады» и «священного батальона». Сегодня единственная реальная сила в Греции — это мы, восставший и вооруженный народ. Тяжелой ценой досталась нам свобода. Народ Амальяды! Кровь жителей Калавриты и Калоскопи, вырезанных фашистскими извергами поголовно, взывает к отмщению. Пусть палачи не думают, что им удастся безнаказанно улизнуть с окровавленной греческой земли. На Патры, товарищи! Да здравствует Греция! Да здравствует ЭЛАС! Да здравствует свобода!

Когда смолкли приветственные крики и автоматные очереди салюта, слово взял Никос Белояннис. Толпа на площади загудела. Люди оборачивались, искали глазами Георгиса и Василики. Старики стояли в самых задних рядах, прижатые к стене. Когда Никос с платформы помахал им рукой, Георгис снял шляпу. Василики плакала. Соседи с завистью глядели на нее: дай бог каждой матери такие слезы. Елени затерялась в толпе дружинников, Никос ее еще не видел.

— Граждане Амальяды, — звонким голосом сказал Никос. — Все радостные слова уже сказаны, давайте поговорим о наших с вами делах. Боюсь, что мне придется разбавить вино нашей победы водою разума. Бои еще продолжаются, и многие из тех, кто уйдет сегодня на север, на Патры, не вернутся к родным очагам. Однако не все, кто держит сейчас оружие, пойдут штурмовать Патры. Многие останутся здесь. Останется часть рабочих дружин, останется гарнизон ЭЛАС, и я не знаю, кому придется труднее: тем, кто с боями выйдет на Коринфское побережье, или тем, кто останется в Амальяде восстанавливать нормальную жизнь. Та кучка подонков, которая слушает наши речи сквозь решетки тюрьмы, — это лишь жалкие остатки преступной банды фашистских прислужников, наименее опасная часть этой банды. Они просто не сумели затаиться здесь, в городе, или уйти в горы. Граждане Амальяды, мы не можем дожидаться, пока в освобожденных Афинах приступит к выполнению своих обязанностей законное демократическое правительство Греции, мы не можем ждать директив этого правительства: ясных директив не будет еще какое-то время. Порядок здесь, в Амальяде, должны осуществлять мы. Что означает порядок сейчас, после освобождения? Прежде всего суровое наказание тех преступников, которые заключены в тюрьму. Только вы, граждане Амальяды, полномочны судить их за все, что они совершили, потому что только вы знаете, насколько тяжела вина каждого из них в отдельности. Но мы не можем допустить никакого самосуда: законное возмездие — это не стихийная месть. Нам нужен народный суд, это первое, что мы должны сделать здесь, в Амальяде: избрать сограждан, которых вы сочтете достойными вершить этот справедливый суд. Вторая наша задача — обеспечивать и охранять нормальную жизнь в городе; эту роль должны взять на себя рабочие дружины и гарнизон. Третья наша задача — не допустить террора и вандализма, обезвредить фашистские банды, скрывающиеся в окрестных горах. Тот, кто думает, что недобитки не осмелятся нам помешать, жестоко ошибается. Они не только осмелятся, они будут делать это до конца, как загнанные звери: ведь это их последний шанс, на наше снисхождение они не могут рассчитывать. И наконец, четвертая задача — необходимо возобновить работу предприятий города, не допустить саботажа и голода. Вот что значит порядок на сегодняшний день.