Джон Стейнбек - Рыжий пони: сборник

— А что на той стороне? — как-то спросил он отца.

— Тоже горы, наверное. А что?

— А за теми горами?

— Тоже горы. А что?

— Только горы, горы и больше ничего?

— Ну, почему. В конце концов доберешься до океана.

— А в самих-то горах что?

— Утесы да заросли, скалы да сушь.

— Ты там бывал?

— Нет.

— А кто-нибудь?

— Кое-кто, наверное, бывал. Опасно там — утесы и все такое. Да что, я где-то читал, в горах графства Монтерей неисследованных краев больше, чем во всех Соединенных Штатах. — Казалось, отец этим гордится.

— А потом — океан?

— Потом океан.

— А между горами и океаном? — настаивал мальчик. Никто не знает?

— Кое-кто, наверное, знает. Только ведь разжиться там нечем. Даже воды кот наплакал. Одни скалы, утесы да непролазные чащи. А что?

— Сходить бы туда.

— Зачем? Там ничего нет.

Но Джоди знал — что-то все же есть, что-то чудесное, раз об этом не знает никто, что-то таинственное, неведомое. Джоди верил в это всей душой. Однажды он спросил у мамы:

— А что там, в больших горах, знаешь?

Она посмотрела на него, перевела взгляд на ощерившийся горный хребет и сказала:

— Наверное, только медведь.

— Какой медведь?

— Который пошел в горы на природу посмотреть.

Спрашивал Джоди и Билли Бака, что работал у них на ферме: может, в горах затерялись какие-то древние города? Но Билли был того же мнения, что и отец.

— Вряд ли, — сказал он. — Ведь есть там нечего, раздолье разве что для камнеедов.

Никаких других сведений о горах у Джоди не было, и оттого они были ему дороги, внушали благоговейный страх. Он часто думал о горных кряжах, что тянутся миля за милей, а потом — море. Утром вершины гор озарялись розовым светом и будто приглашали его — иди к нам; а вечером, когда солнце скрывалось за неровной кромкой и горы багровели, будто с отчаяния, Джоди их боялся; они становились какими-то безликими, отчужденными, в самой их невозмутимости таилась угроза.

Джоди повернулся к востоку — там тоже были горы, Габиланы, и эти горы были веселые, в складках холмов гнездились ранчо, на гребнях росли сосны. Там жили люди, в свое время на склонах этих холмов шли бои с мексиканцами. На мгновение он оглянулся на Великие горы и даже поежился — вот это разница. Лощина у основания холма, в которой лежало их ранчо, освещалась солнцем, радовала глаз. Дом сиял белизной, а от коричневой конюшни исходило тепло. На дальнем холме, потихоньку передвигаясь к северу, паслись рыжие коровы. Вписывался в общую картину и радовал глаз даже темный кипарис возле барака. В пыли, словно танцуя быстрый вальс, копошились цыплята.

Внимание Джоди привлекла движущаяся фигура. По дороге из Салинаса медленно шел человек, он спускался к их дому. Джоди поднялся и тоже зашагал вниз, в сторону дома — если кто-то идет к ним, как же такое пропустить? Когда мальчик был уже на месте, человек — худощавый, спину держит прямо — прошел лишь полпути. Джоди понял, что он немолод, только по одному признаку — уж слишком отрывисто ударяли землю его каблуки. Он подошел ближе, и Джоди разглядел синие джинсы, куртку из такого же материала. На ногах — грубые, тяжелые башмаки, на голове — потертая широкополая шляпа с плоскими полями. За плечами джутовый мешок, набитый до отказа — что-то из него выпирало. Еще два десятка тяжелых шагов — и можно рассмотреть лицо. Оно было темным, как кусок вяленого мяса. Усы, голубовато-белые на фоне темной кожи, нависали надо ртом, волосы — они виднелись на шее — тоже были белые. Кожа словно усохла и обтянула череп, да так, что выступали скулы, плоти не было, и нос с подбородком казались острыми и хрупкими. Глубоко посаженые глаза — большие и темные, их прикрывали туго натянутые веки. Радужные оболочки и зрачки слились в черный цвет, глазные же яблоки были коричневыми. На лице — ни единой морщины. Голубая джинсовая куртка на старике была застегнута на медные пуговицы доверху — как у всех, кто носит куртку на голое тело. Из рукавов торчали сильные костистые руки — шишковатые, в переплетении вен, крепкие, как ветки персикового дерева. Ногти плоские, широкие и блестящие.

Приблизившись к воротам, старик сбросил на землю мешок и тут увидел Джоди. Губы его чуть шевельнулись, и сквозь них просочился мягкий, неопределенный звук.

— Ты здесь живешь?

Джоди смутился. Он обернулся и посмотрел на дом, потом бросил взгляд в сторону коровника, где были отец и Билли Бак.

— Да, — ответил он, не дождавшись помощи ни с той, ни с другой стороны.

— Я вернулся, — объявил старик. — Меня зовут Гитано, и я вернулся.

Джоди понял, что это для него чересчур серьезно. Он стремглав кинулся домой за помощью, громко хлопнул дверью с металлической сеткой. Мама была на кухне, прикусив нижнюю губу, она сосредоточенно протыкала шпилькой забитые отверстия дуршлага.

— Там старик, — взволнованно крикнул Джоди. — Старый пайсано говорит, что он вернулся.

Мама положила дуршлаг и постучала шпилькой о раковину.

— Ну, что еще случилось? — терпеливо спросила она.

— Там старик. Выйди.

— И что он хочет?

Она развязала тесемки передника, пригладила пальцами волосы.

— Не знаю. Он пришел и все.

Расправив складки на платье, мама вышла из дому, Джоди за ней. Гитано стоял на том же месте.

— Да? — спросила миссис Тифлин.

Гитано снял потрепанную черную шляпу и, держа ее перед собой обеими руками, повторил:

— Меня зовут Гитано, и я вернулся.

— Вернулся? Куда?

Всем распрямленным телом Гитано чуть склонился вперед. Правая его рука описала круг — холмы, поля на склонах, горы — и снова застыла на шляпе.

— На ранчо. Я здесь родился, и мой отец тоже.

— Здесь? — удивилась она. — Этот дом не такой старый.

— Нет, там, — ответил он, указывая на западный хребет. — На той стороне, того дома теперь нет.

Наконец она поняла.

— В старой глинобитной хижине, которую почти всю смыло?

— Да, сеньора. На ранчо никого не осталось, подмазать хижину известью было некому, вот ее и смыло дождями.

Мать Джоди немного помолчала, в голове мелькнули непривычные мысли о том, что без родного дома, должно быть, очень тоскливо, но она их быстро отогнала.

— И что вы теперь хотите, Гитано?

— Я останусь здесь, — сказал он негромко. — Пока не умру.

— Но работников нам не требуется.

— Работать как прежде я уже не могу, сеньора. Подоить корову, накормить цыплят, нарубить дровишек — это да. И только. Я останусь здесь. — Он показал на лежавший рядом мешок. — Вот мои пожитки.

Мать повернулась к Джоди.

— Беги в коровник и позови отца.

Джоди как ветром сдуло, и скоро он привел Карла Тифлина и Билли Бака. Старик стоял на прежнем месте, только теперь он отдыхал. Все его тело, как бы осев, пребывало в состоянии безмятежного покоя.