Джон Стейнбек - Рыжий пони: сборник

— В чем дело? — спросил Карл Тифлин. — Из-за чего Джоди такой шум поднял?

Миссис Тифлин кивнула на старика.

— Он хочет у нас остаться. Кое в чем помогать по хозяйству и остаться здесь.

— Мы его взять не можем. Нам люди не нужны. Да и стар он слишком. Все, что надо, делает Билли.

Они говорили о Гитано, будто его и в природе не было, и вдруг до обоих это дошло; они посмотрели на старика и смутились.

Он откашлялся.

— Слишком стар я, чтобы работать, это верно. Я пришел туда, где родился.

— Ты родился не здесь, — возразил Карл.

— Не здесь. В глинобитной хижине за холмом. Раньше, до вас, все это было одно ранчо.

— В доме из глины, который весь рассыпался?

— Да. И я там родился, и мой отец. Я останусь здесь, на ранчо.

— Говорю тебе, не останешься, — рассердился Карл. — Какая мне польза от старика? Ферма у меня не бог весть какая большая. Кормить старика да оплачивать счета доктору — это мне не по карману. Должны же у тебя быть родственники, друзья. К ним и иди. А то пришел к чужим людям, будто нищий.

— Я здесь родился, — терпеливо и неколебимо сказал Гитано.

Карл Тифлин не любил быть жестоким, но тут понял — без этого не обойтись.

— Сегодня можешь у нас поесть, — распорядился он. — Поспишь в старом сарае. Наутро покормим тебя завтраком, а дальше иди своей дорогой. К друзьям. А умирать у чужих людей — это не дело.

Гитано напялил черную шляпу, наклонился за мешком.

— Это мои пожитки, — объяснил он.

Карл отвернулся.

— Пошли, Билли, надо доделать дела в коровнике. Джоди, отведи его в сарай, в комнатку.

Отец и Билли пошли к коровнику. Миссис Тифлин вернулась в дом, бросив через плечо:

— Сейчас дам одеяла.

Гитано вопросительно посмотрел на Джоди.

— Идите за мной, — сказал мальчик.

В комнатке стояла койка с трухлявым матрасом, кресло-качалка без спинки, да ящик из-под яблок, а в нем — фонарь из жести. Гитано осторожно опустил мешок на пол и сел на кровать. Джоди маялся у двери, не зная, уходить или нет. Наконец, спросил:

— Вы спустились с больших гор?

Гитано медленно покачал головой.

— Нет. Я работал в долине Салинас.

Прежние мысли все не оставляли Джоди.

— А в тех больших горах вы когда-нибудь бывали?

Темные, много повидавшие глаза старика застыли, повернули свой свет внутрь — в голове Гитано чередой пошли прожитые годы.

— Один раз, когда был мальчонкой. Отец брал меня с собой.

— В самые горы?

— Да.

— И что вы там видели? — встрепенулся Джоди. — Людей, лошадей?

— Нет.

— А что там было?

Гитано все думал о своем. Он силился вспомнить, у бровей появились едва заметные морщинки.

— Что вы там видели? — повторил Джоди.

— Не знаю, — сказал Гитано. — Не помню.

— Там было жутко? Кругом сушь?

— Не помню.

От возбуждения Джоди совсем осмелел.

— Ну хоть что-нибудь вы должны помнить!

Гитано хотел что-то сказать, приоткрыл рот, подобрал нужные слова.

— Кажется, там было тихо… и красиво.

Глаза Гитано словно что-то увидели в прошедших годах — они потеплели, в них проскользнула улыбка.

— А потом вы в горы больше не ходили? — выпытывал Джо.

— Нет.

— И никогда не хотелось?

Но на лице Гитано уже появилось раздражение.

— Нет, — ответил он, и по его тону Джоди понял говорить об этом старик больше не желает. Мальчик стоял, словно зачарованный. Уходить не хотелось. К нему вернулась привычная робость.

— Давайте сходим в коровник и посмотрим скотину? — предложил он.

Гитано поднялся, надел шляпу и собрался идти за Джоди.

Уже почти стемнело. Они остановились возле желоба для воды, куда на вечерний водопой сбредались с горных лугов лошади. Большими узловатыми руками Гитано оперся о верхнюю перекладину забора. Пять лошадей спустились к желобу, напились вволю и, отошли в сторонку, принялись пощипывать сухие травинки, тереться боками о колья забора, отполированные до блеска. Прошло какое-то время, и из-за холма, тяжело ковыляя, появилась старая коняга. Зубы у нее были желтые, длинные; копыта плоские и заостренные, будто лопаты; ребра и таз выпирали из-под кожи. Через силу дохромав до желоба, она стала пить воду, громко причмокивая.

— Это старина Истер, — объяснил Джоди. — Самый первый конь моего отца. Ему тридцать лет.

Он взглянул в старые глаза Гитано, ожидая какого-нибудь ответа.

— Уже не тянет, — сказал Гитано.

Из коровника вышли отец Джоди и Билли Бак и направились к ним.

— Слишком стар, чтоб работать, — повторил Гитано. — Только ест, скоро смерть его приберет.

Карл Тифлин услышал последние слова. Он был зол на себя, что так жестоко обошелся со старым Гитано, и жестокость опять полезла из него.

— Давно бы пора пристрелить Истера, — заговорил он. — Избавили бы его от боли, от ревматизма. — Он искоса посмотрел на Гитано — уловил ли тот параллель, но большие костистые руки не шевельнулись, глаза недвижно смотрели на лошадь. — К старичью надо быть милосердным, избавлять от страданий, — продолжал отец Джоди. — Один выстрел, сильный шум, одна сильная боль — скажем, в голове — и все. Это лучше, чем вечная ломота в костях и гнилые зубы.

— Старики имеют право отдохнуть, — вмешался Билли Бак. — Шутка ли, проработали всю жизнь. Может, они не против еще поболтаться на этом свете.

Карл внимательно вглядывался в исхудавшую лошадь.

— Ты не представляешь, каков был Истер в старые времена, — сказал он с теплыми нотками в голосе. — Вскинутая шея, точеная грудь, изящный круп. Барьер из пяти перекладин брал почти с места. Я на нем выиграл заезд, когда мне было всего пятнадцать лет. Пару сотен всегда мог на нем заработать. Не представляешь, каков был красавец. — Он оборвал себя, потому что презирал мягкотелость. — Но сейчас его надо пристрелить, — заключил он.

— Он имеет право отдохнуть, — стоял на своем Билли Бак.

Отцу Джоди пришла в голову забавная мысль. Он повернулся к Гитано.

— Если бы в предгорьях росла яичница с ветчиной, — сказал он, — я бы тебя взял — пасись на здоровье. Но чтобы ты пасся в моей кухне — это мне не по карману.

И, засмеявшись, он вместе с Билли Баком пошел к дому.

— Расти в предгорьях яичница с ветчиной, — добавил он, — мы бы и сами подкормились.

Джоди знал: это отец ищет, как бы сделать Гитано побольней. Он и Джоди часто бил по больному месту. Всегда знал, как ужалить, как растравить душу.

— Это он так только говорит, — пояснил Джоди. — Ни в жизни он Истера не застрелит. Он его любит. Ведь Истер — его самая первая лошадь.

Солнце укатилось за высокие горы, стоявшие незыблемой стеной, и на ранчо все притихло. В вечернюю пору Гитано, похоже, почувствовал себя уютнее. Он издал губами чудной резкий звук и протянул руку за забор. Старый Истер подковылял на зов, и Гитано почесал под гривой тощую шею.