Чарльз Буковски - Музыка горячей воды

Преподаватель и редакторша рассмеялись.

– Я так больше не могу, черт бы их всех побрал, кто-нибудь хочет выпить?

Они не ответили, поэтому Генри налил только себе.

– Я даже на лошадках зарабатывать пытался. Начал-то неплохо, а потом все стихло. Пришлось бросить. Мне по карману только выигрывать.

Преподаватель принялся объяснять свою систему, как выиграть в Вегасе в двадцать одно. Генри подошел к редакторше.

– Пошли в койку, – сказал он.

– Вы смешной, – ответила она.

– Ага, – сказал он. – Как Ленин Брюс. Он умер, а я при смерти.

– Все равно смешной.

– Ну да, я же герой. Миф. Я не прогнивший, я не продался. На Востоке мои письма идут с аукциона по двести пятьдесят долларов. А я даже мешка пиздюлей купить себе не могу.

– Да вы, писатели, всегда орете «волк».

– Вот, может, волк и пришел наконец. С одной души не проживешь. Душой за квартиру не расплатишься. Сама как-нибудь попробуй.

– Может, мне и следует лечь с вами в постель.

– Пойдемте, Пэт, – сказал, вставая, препод. – Нам надо успеть в Дель-Мар.

Они пошли к дверям.

– Хорошо, что повидались.

– Еще бы, – сказал Генри.

– У вас получится.

– Еще бы, – сказал он. – До свидания.

Потом вернулся в спальню, снял одежду и снова лег. Может, удастся уснуть. Сон – что-то вроде смерти. А потом он уснул. Увидел себя на скачках. Человек в окошечке давал деньги, а Генри складывал их в бумажник. Много денег.

– Вам бы кошелек новый, – сказал человек. – Этот у вас порвался.

– Нет, – ответил он. – Не хочу, чтоб все видели, как я богат.

Позвонили в дверь.

– Эй, Хэнк! Хэнк!

– Иду, иду… Минуточку.

Он опять оделся и открыл дверь. Гарри Стоббз. Тоже писатель. Слишком много знакомых писателей.

Стоббз вошел.

– Деньги есть, Стоббз?

– Откуда, блин?

– Ладно, пиво с меня. Я думал, ты богатый.

– He-а. Я с этой девкой жил в Малибу. Она меня одевала хорошо, кормила. А потом пинка дала. Теперь я живу в душевой.

– В душевой?

– Ну. Там неплохо. Настоящие раздвижные двери, из стекла.

– Ладно, пошли. Ты на машине?

– Не-а.

– Мою возьмем.

Сели в «комету» 62-го года, поехали к перекрестку Голливуда и Норманди.

– Я статейку «Тайму» продал. Блин, думал, озолочусь. А сегодня чек получил. Еще не обналичил. Угадай – сколько? – спросил Стоббз.

– Восемьсот долларов?

– Не-а – сто шестьдесят пять долларов.

– Что? «Тайм»? Сто шестьдесят пять долларов?

– Ну да.

Они поставили машину и зашли за пивом в лавку.

– А моя меня кинула, – сообщил Генри Стоббзу. – Говорит, бухаю слишком. Врет и не краснеет. – Он открыл холодильник и вытянул две упаковки. – А я завязываю постепенно. Вчера вечером – фиговая балеха. Одни голодающие писатели да преподы, которых скоро попрут с работы. Говорят только о писанине. Очень утомляет.

– Писатели – бляди, – сказал Стоббз. – Писатели – бляди вселенной.

– Блядям вселенной, друг мой, жить удается гораздо лучше.

Они подошли к кассе.

– «На крыльях песни», – сказал лавочник.

– На них, – ответил Генри.

Год назад лавочник прочел в «Л. А. Таймс» статью о поэзии Генри и не забыл. «Крылья песни» – это у них теперь такой ритуал. Генри сначала терпеть его не мог, а теперь было даже как-то забавно. На крыльях песни, ептыть.

Сели в машину и поехали обратно. Пока их не было, заходил почтальон. Что-то лежало в ящике.

– Может, чек, – сказал Генри.

Он занес письмо в квартиру, раскупорил два пива и распечатал конверт. Внутри говорилось:

Уважаемый мистер Чинаски,

я только что дочитала ваш роман «Кошмар» и сборник стихов «Фотографии из ада», и мне кажется, что вы – великий писатель. Я замужняя женщина, мне 52 года, и дети у меня уже выросли. Очень хотелось бы получить от вас ответ.

С почтением,

Отправили письмо из городишки в штате Мэн.

– Даже не думал, что в Мэне еще живут, – сказал Генри Стоббзу.

– По-моему, не живут, – ответил Стоббз.

– Живут. Вот эта – живет.

Генри кинул письмо в мусорный мешок. Пиво оказалось хорошим. В многоэтажную многоквартирку через дорогу возвращались с работы медсестры. Там жило много медсестер. На большинстве – просвечивающие халатики, а солнце довершало картину. Генри и Стоббз стояли и смотрели, как медсестры выходят из машин и идут в стеклянные двери, после чего пропадают в своих душевых, перед телевизорами и за закрытыми дверями.

– Ты на эту погляди-ка, – сказал Стоббз.

– Ага.

– А вон еще одна.

– Ниче себе!

Как два 15-летних дурня, подумал Генри. Мы не заслуживаем жить. Камю вот наверняка ни в какие окна не подглядывал.

– И как ты теперь, Стоббз?

– Ну, пока есть душевая, справляюсь.

– А чего на работу не устроишься?

– На работу? Ты совсем, что ли?

– Наверно, ты прав.

– Ты вон на ту глянь! Смотри, какая жопка на ней!

– И впрямь.

Они сели и принялись за пиво всерьез.

– Мэйсон, – сообщил Генри Стоббзу про молодого и непечатаемого поэта, – переехал жить в Мексику. С луком и стрелами охотится на дичь, рыбу ловит. У него там жена и служанка. И четыре книжки на выходе. Даже вестерн написал. Проблема в том, что, когда за границей, гонорары получать почти невозможно. Стребовать с них свое получается лишь одним способом – пригрозить смертью. У меня такие письма хорошо пишутся. Но если живешь в тысяче миль, они прекрасно знают – ты передумаешь, пока доберешься до их дверей. А вот мясо себе добывать – это мне нравится. Гораздо лучше, чем ходить в супермаркет. Можно притвориться, что все это зверье – издатели и редакторы. Здорово.

Стоббз просидел часов до пяти. Они гундели про писательство, про то, какое говно те, кто выбился. Вроде Мейлера, вроде Капоте. Потом Стоббз ушел, и Генри снял рубашку, штаны, ботинки и носки и снова залег в постель. Зазвонил телефон. Аппарат стоял на полу у кровати. Генри протянул руку и снял трубку. Лу.

– Что делаешь? Пишешь?

– Я редко пишу.

– Ты пьешь?

– Завязываю.

– По-моему, тебе сиделка нужна.

– Давай вечером на скачки?

– Ладно. Когда заедешь?

– Шесть тридцать – нормально?

– Шесть тридцать – нормально.

– Тогда пока.

Он растянулся на кровати. Да, хорошо вернуться к Лу. Она ему пользу приносит. И она права – он слишком бухает. Если б Лу столько бухала, она б ему была ни к чему. По-честному, старик, по-честному. Погляди, что стало с Хемингуэем – без стакана в руке и не садился. Погляди на Фолкнера, на них на всех погляди. Вот блядство.

Опять зазвонил телефон. Он взял.

– Чинаски?

– Ну?

Поэтесса – Джанесса Тил. Фигура хорошая, но в постели с нею Генри ни разу не бывал.

– Завтра вечером я бы хотела пригласить тебя на ужин.

– У нас с Лу постоянна, – ответил он. И подумал: господи, я храню верность. Господи, подумал он, я приличный человек. Боже.