Сахиб Джамал - Черные розы

Афганистан — край высоких гор и цветущих садов, край черных шатров кочевников. Подобно всем вольным скитальцам бесконечных долин и неоглядных гор они блуждают по миру со своими караванами, играют на бубнах, флейтах и на простых самодельных сазах. Хозяева черных шатров любят петь. В песнях они славят красоту, которая ласкает взор человека и приносит ему радость. Больше всего они поют о любви. Они обоготворяют ту любовь, которая чиста, как капля утренней росы, горяча, как пламя большого костра, волнующа, как песня соловья.

Двадцать лет прошло с тех пор, как в одном из черных шатров родился мальчик. Отец ребенка дал ему имя Надир, что значит «Редкий» или «Необычайный». Ведь мальчик был единственным ребенком Дин-Мухаммеда. Судьба редко бывает щедра!

Если ребенок один, он всегда растет избалованным, изнеженным, ни к чему не приспособленным. Родители Надира знали это и позаботились о том, чтобы их сын рос здоровым, сильным, бесстрашным. Не в пример многим отцам и матерям они не пугали Надира ни злыми духами, ни зубастыми волками, не угощали и розгами. Мальчик рос выносливым, как горный цветок, не боялся ни дождя, ни бури, ни града.

В четырнадцать лет он уже умел ездить на горячих конях, стрелять из ружья, отлично натягивать тетиву, метко пускать стрелу. С малых лет он врастал в несложное хозяйство, был хорошим работником и помощником семьи. Охотно собирал хворост для топки, колол дрова, ухаживал за скотиной, охотился за фазанами и горными джейранами.

Родители мальчика были счастливы тем, что вырастили сына неизбалованным и трудолюбивым. Радовались они и тому, что природа одарила ребенка звонким голосом и тонким слухом. В пять лет он виртуозно играл на свирели, знал множество любимых в народе мелодий, замечательно пел. Своими песнями Надир нередко вызывал слезы у слушателей. Но когда он в экстазе забывал наставления отца и переходил на трогательные, зажигающие душу песни любви, отец резко обрывал его. Дин-Мухаммед не хотел, чтобы его Надир находился под «развращающим» влиянием этих песен. Он требовал от жены, чтобы и она предостерегала сына от любовного яда. «Сама знаешь, любовь — это болезнь, от которой нет лекарства, — говорил он. — Год блаженства с милой не стоит мук разлуки, которые способны насмерть свалить человека. Наш долг с помощью аллаха уберечь сына от недугов любви».

Надо сказать, что заботы родителей не пропали даром. Надир относился к ним почтительно, с трогательной нежностью. Он глубоко сознавал, что отец и мать самые близкие его друзья. Особенно привязался он к матери — ведь она дала ему жизнь, вскормила и вырастила. И за ее честь и покой он готов был отдать свою жизнь.

Юному кочевнику были чужды ложь, хитрость и жадность. Не знал он кокетства девушек и коварства города с его заманчивыми тайнами. Отец редко брал его на базары. Да и сам он бывал в городе только для того, чтобы продать пушнину, добытую охотой, или купить что-нибудь для семьи.

Но и за короткие часы мальчик получал в городе массу впечатлений, оставлявших в его душе неизгладимый след. Жадно впивался он взглядом в автомобили, с шумом мчавшиеся по улицам, с безотчетным волнением вслушивался в музыку, льющуюся из громкоговорителей, завороженными глазами следил за живой театрализованной кинорекламой. С тоской покидал Надир майданы Пешавара, где кочующие цыгане давали представления с обезьянами. В городе все для него было интересным, новым и необычным.

Воображение часто переносило его в яркий, сияющий мир города, и он, тоскливо вздыхая, думал: «Город, город! До чего же там весело и занятно». Но как ни притягивали его красивые базары и шумные майданы, ни в двенадцать, ни в шестнадцать и ни в восемнадцать лет Надир не осмеливался сказать об этом отцу. Он не выходил из-под власти строгих нравов и обычаев своего кочующего народа.

Шли дни. Охватившая мир жестокая, кровопролитная война подходила к концу. Советские войска громили фашистские орды уже за Варшавой. Но кочевники были в стороне от событий, волновавших в те дни народы земного шара.

Жизнь в семье Дин-Мухаммеда текла тихим, привычным руслом. Изо дня в день кочевники навьючивали на спину верблюдов, мулов и ослов черные шатры из самотканой шерсти, кошмы и циновки, котлы и одежду, связки сухих веток и плитки засушенного помета для костров, сотни кур со связанными ногами и кувшины с питьем. Караван трогался в путь с восходом солнца и располагался на ночлег, когда темнота расстилала перед ним свой ковер, а в небе загоралась свеча путников — луна.

Афганские кочевники — вольные птицы, для них не существует ни горных, ни водных преград. Из года в год, из века в век их полчища переходят из одного края в другой, и никто не осмеливается преградить им путь. Костры кочевников сегодня дымят в зеленых долинах родной земли, а завтра они зажгут их на вершинах Сулейманских гор в Пакистане.

Однажды лагерь кочевников расположился на отдых неподалеку от границы Индии, и здесь к отцу Надира подкралась смерть. Сильный, крепкий горец Дин-Мухаммед, укушенный ядовитой змеей, свалился, словно от удара кинжала бесчестного противника.

Мать Надира рыдала всю ночь, и плач ее ветер разносил по всему стану. Сын не плакал. Тяжелое горе будто клещами сжало сердце юноши, заволокло туманом печали его веселые, излучающие радость глаза. А Биби, сколько ни утешали ее люди, продолжала рыдать, била себя в грудь, проклинала свою судьбу и кочевую жизнь. Живи они оседло там, в Лагмане, где она родилась и провела годы до замужества, горе могло бы миновать их.

Женские вопли докатились и до пути, ведущего в Джалалабад, по которому следовали в Индию врачи из Советской России. Услышав этот голос отчаяния, они свернули к стану кочевников и подошли к шатру.

Заслышав иноземную речь, Надир торопливо вышел из шатра. Перед путниками встал высокий юноша со смуглым мужественным лицом. Копна кудрявых густых волос словно шапка высилась на его голове. Бязевая сорочка с воротником, завязанным алыми шнурками с помпонами на концах, облегала его стройное, сильное тело. В правом ухе поблескивала большая, изогнутая лунным серпом костяная серьга.

Заметив устремленные на него взгляды, Надир смутился и еле-еле ответил на вопрос переводчика.

— Умер отец, змея укусила! — сказал он тихо, опустив глаза.